Унесенные войной - [5]

Марианна тогда и глазом не моргнула. Она привыкла к своему новому мирку, как привыкла и к Матье, с той природной покорностью, которой веяло от ее округлой фигуры и лица с несколько тяжеловесными чертами и широко раскрытыми карими глазами. Женщина подала еду, а сама стала есть стоя у другого конца стола.

— Сядь, — сказал Матье. — Я уже говорил, что ты можешь сидеть со мной за столом.

Марианна послушалась, но ему показалось, что сделала она это с некоторым сожалением: жена Матье привыкла прислуживать мужчинам, и ей никогда не приходило в голову оспаривать рабское положение, в которое мужчины ставили женщин, унаследовав в колониях нравы своих предков — французских крестьян.

Какое-то время они ели молча. Потом Матье сказал:

— Боюсь, ночью будет дуть сирокко.

— Вполне возможно, — ответила Марианна.

Прожевав кусок хлеба, Матье добавил:

— Ты слышала разговоры о саранче?

Марианна покачала головой:

— Далеко на юге. Сюда она редко залетает.

— Это правда, — сказал он, но продолжал думать об угрозе, которой так боялись все колонисты.

Он не был голоден. Хотелось поспать, даже просто отдохнуть, если уснуть не удастся. Войдя в спальню, Матье полистал «Алжирские вести». Ему удалось забыться, но его разбудил ветер. Матье встал и выглянул в окно. Горячее дыхание ветра обожгло его влажные виски. Матье закрыл окно, вернулся в постель и пролежал, не сомкнув глаз, до самого утра, будто думал, что может защитить свое поместье, если не уснет.

Утром ветер только усилился. Как обычно, Матье ушел на виноградники и работал там до тех пор, пока не услышал крик Хосина. Со стороны гор огромная стрекочущая туча надвигалась на равнину, кружась, как гигантский осиный рой. Это была саранча. Ее полет напоминал стальное торнадо, центр которого то касался земли, то отрывался от нее, то снова обрушивался вниз с еще большей силой. В Матидже надеялись, что пшеничные поля Атласского плоскогорья остановят нашествие. Набеги саранчи случались и раньше, но никогда в Матидже ее не видели так близко.

Матье услышал выстрелы — смешные попытки отпугнуть насекомых, опускавшихся на виноградники и апельсиновые сады. Вот стая уже закрыла солнце, и дневной свет стал угасать. Феллахи были в ужасе. Один Хосин, стоя возле Матье, выкрикивал угрозы в сторону проклятых насекомых. И вдруг Матье услышал это: сводящий с ума стрекот тонких крыльев, голодных ртов, крючковатых лап — пугающее дребезжание, от которого хотелось зарыться в землю или убежать. Тем временем феллахи, приведенные в чувство воззваниями Хосина, бросились в бой против безумного роя, грозно размахивая своими орудиями и руками, подобно ветряным мельницам, впрочем, совершенно бесполезно и больше для собственной защиты, чем для спасения земли, отданной на растерзание.

Матье тоже начал было размахивать руками, но вскоре почувствовал, как саранча цепляется за кожу под рубашкой, штанами, по всему телу. Люди, атакованные со всех сторон, бросились бежать. Рой, закрывавший собой солнце, преследовал их.

— Защищайте сад! — крикнул Матье.

Они попытались защитить листья и плоды апельсинов, зревших на деревьях, но скоро им пришлось покинуть поле боя и укрыться в доме или хижинах. В доме Марианна метлой отбивалась от саранчи, которая неизвестно как проникла туда, несмотря на закрытые окна. Насекомые были везде, даже в кровати.

Это был день беспомощности, злости и скорби. Когда вечером Матье смог выйти из дома, его глазам предстала картина опустошения. Не осталось ни листьев, ни плодов. На деревьях сохранились лишь самые крупные ветки. С виноградниками было еще хуже: они были обглоданы полностью. Скорее всего, они погибли. Нужно было зажечь огни, чтобы избавиться от насекомых, которые не улетели. Матье шагал по ковру из раздавленной саранчи, омерзительно хрустевшей под ногами. Скоро спустилась ночь, озаренная кострами колонистов, зажженными в бесполезной попытке что-то еще спасти.

Наутро картина была еще мрачнее. Выжившие насекомые забрались в конюшни и амбары, откуда выгнать их не было никакой возможности, и уничтожили всю растительность. Вышел приказ как можно быстрее убрать и вспахать землю, чтобы уничтожить яйца, отложенные саранчой.

Матье с упорством возделывал землю всю следующую неделю, несмотря на единственную руку, движимый необходимостью выжить, ведь весь его труд в течение года был уничтожен всего за несколько часов. Возможно, придется даже вырвать лозу и посадить новые ростки. Однажды вечером, вернувшись домой изможденным, Матье задался вопросом, не отвергает ли эта земля, которую он так любил, людей, не рожденных на ней.

В Пюльубьер пришел сентябрь, раскрасив густые деревья золотыми и красными красками осени. На глубоком синем небе стали появляться серые тучи. Предрассветный лес подрагивал в первых лучах солнца во всей своей красе, но эта картина нисколько не уменьшала отчаяние Шарля Бартелеми. Вчера, третьего сентября, Франция объявила войну Германии, и Эдмона уже мобилизовали. Сам Шарль сегодня отправлялся в казармы Шаффарелли, что в Тулузе. Его отец, Франсуа, должен отвезти его на вокзал в Мерлине, откуда на этот раз Шарль поедет не в Тюльский педагогический университет, где он провел три увлекательных года под присмотром выдающихся преподавателей, а на войну. Шарль все еще не мог прийти в себя, когда, прогуливаясь в одиночку по лесу, вдыхал такие любимые запахи папоротника и мха. Отец был настолько ошеломлен, что не нашел сил составить сыну компанию в этом паломничестве к месту, которое было сердцем их маленькой вселенной.