Умягчение злых сердец - [8]

Показались кедры, облепленные смолистыми шишками, за ними — озерцо. Приблизились к самому берегу.

— Вот сюда, — указывая место, Красников бросил в воду затвердевший комочек земли, — банки из-под тушенки побросали налетчики. Семь штук вытащили. А вон под тем кедром, у которого ветки низко свисают, — видите? — стоянка у них была.

— Около кедра нашли что-нибудь?

— Ничего. И в избах они голыми руками ничего не трогали.

— Далеко еще?

— Рядом. Только вы, товарищ майор, первым не начинайте разговор. Вы для них — власть, а они этого над собой не признают.

— А вы — не власть?

— Я — другое дело. Ко мне они привыкли. Даже первыми, бывает, в разговор вступают.

— Со мной могут вообще не вступить?

— Могут. Но вряд ли. На грабителей злы. А вот показания, вообще любую бумагу не подпишут — это наверняка...

За две-три сотни шагов от избы Красников умолк. Когда подошли совсем-совсем уж близко, выразительно кашлянул.

Мелькнула тень в окошке, и сразу три старухи гуськом вышли из домика.

— И ты здесь, бабка Липа. Молодец! — сказал участковый круглолицей, часто моргающей старухе, после чего Шатохину не нужно было объяснять, которая из двоих других Агафья.

— Второй раз на день проведываю вас. Привел вот человека, — продолжал участковый. — За тысячу километров ехал сюда. Специально вам помочь. Но и вы должны помочь.

Красников сделал паузу:

— Бабка Агафья, как ты?

По выражению лица однорукой нельзя было понять, какое впечатление произвели на нее слова участкового. Красников тем не менее выразительно посмотрел на Шатохина, дескать, спрашивайте.

— Не ошиблись, автомат держали грабители, когда вы мимо на мотоцикле проезжали? — обратился к однорукой Шатохин.

С ответом Агафья не поспешила, прежде села на чурочку возле навеса.

— Сестра Настасия, — обратилась она ко второй хозяйке избы, — не достала-ка бы ты мою коробку?

Настасья скрылась в избе и вернулась с плетеным из соломы ящичком. Агафья приняла его, поставила на колени, откинула крышку и, порывшись в содержимом, протянула Красникову фотографию. Участковый показал ее Шатохину. На давней фотографии был снят в полный рост ефрейтор. Он стоял по стойке «смирно», прижимая к груди автомат системы Калашникова. Кто снят, когда, кем приходится Агафье, можно было не спрашивать. Шатохин угадал, с какой целью показана карточка.

— Точно такой автомат был? — спросил он.

— Такой, — сказала Агафья. Ответ был адресован участковому.

Сомнений не оставалось. Теперь, будь его единоличная воля, Шатохин бы немедленно отдал приказ снять заслоны. Больше половины участвующих в поиске — промысловики-охотники, дружинники. Шатохин не желал, чтобы кому-то из них выпало «везение» столкнуться с потрошителями скитов. Вчера на Царской гати грабители показали уже, что безоглядно не применят автомат, сделают это в самом-самом крайнем случае, столкнувшись с сидящими в засаде лоб в лоб. Боевое скорострельное оружие в руках налетчиков — слишком серьезно. Едва ли оправданно рисковать жизнью гражданского населения, не тот случай. Пусть бы лучше Глеб, Роман, Клим ушли со своим грузом восвояси, без помех, из тайги. Куда бы ни направились, затеряться не сумеют, если хорошенько искать. Мир тесен.

— Вспомните, как они вели себя? Что говорили? Имена, может, какие-нибудь называли? — Шатохин сел на крупное полено напротив Агафьи, пытливо глядел ей в глаза. Теперь Агафье, если решила общаться с незнакомым ей приехавшим издалека человеком через участкового, трудно было это сделать.

— Чего вспоминать-то. Говорила, поди-ка, уже, — помолчав, пробормотала она.

— Дщерью Евдокии, Феодосии называли тебя, так? — напомнил участковый.

— Так...

— Еще Богатенко какого-то вспоминали?

— Да.

— Когда у меня были, один из бродяг этих тоже говорил про Богатенко, — встрела в разговор бабка Липа.

— Как именно? Что говорил?

— Не помню. Так влетело, страх... — Бабка Липа кончиками платочка вытерла навернувшиеся слезы, отвернулась, перекрестилась.

«Дщерь» — по-старому «дочь». Но почему один из налетчиков сказал Агафье «Дщерь Евдокии, Феодосии», кто такой Богатенко? — ответить старухи не могли.

...В обществе староверок провели около двух часов — и напрасно. Даже крохотной новинки к уже известному у Шатохина не прибавилось.

Зряшным оказался поход к Варваре и Агриппине — владелицам единственного домика, который грабители оставили в покое. От встречи с сотрудниками милиции бабки увильнули. Шатохин своими глазами наблюдал, как отделились от избушки сгорбленные фигурки и спешно скрылись в гуще деревьев.

В покинутую хозяевами келью все же вошли. Запах свежесгоревшего лампадного масла царил в избушке. Буквально минутами прежде, несомненно, горели лампадки. Красников дотронулся до одной: остыть не успела, наверняка не пустой угол освещала. Но ни единого образка на виду в избе не было.

— Утром так же «встретили». Теперь хоть сутки, хоть десять жди — без толку,— констатировал Красников. — Будут, как это наш фельдшер говорит, бегати и таитися.

Безрезультатным был и визит к Афанасию. Там, правда, в бега не ударились. Пожилая женщина вышла навстречу.

— Болеет брат Афанасий, — негромко сказала она. — Нельзя к нему.