Утро для старшего инспектора уголовного розыска Шатохина было не мудренее вечера. Беспокойство, что время идет, уходят, может быть, самые драгоценные часы, а он лежит себе в постели, хотя толком не знает, как поступить дальше, вытолкнуло его из сна. В считанные секунды натянул брюки и рубашку, босиком, по застланному сплошь цветастыми домоткаными половиками полу прошел к комоду.
Верхняя часть боковой стены, около которой стоял комод, была вся завешана почетными грамотами и благодарственными письмами. Они принадлежали хозяйке избы — одинокой старухе-эвенкийке Марии Ольджигиной. В молодости, перед войной, хозяйка была знаменитой в округе охотницей, в Отечественную одна кормила целый поселок сохатиной и медвежатиной. В те годы кто-то из благодарности назвал ее кормилицей. В двадцать лет — и такое прозвище. И оно прижилось. Иначе с той поры ее редко кто звал...
Хозяйки в кухне не было. Вчера, предложив ему свою избу для ночевки, она ушла к Карнауховой. Однако рано утром уже вернулась от соседки. Миски — одна с вяленой олениной, другая с хлебом — стояли на кухонном столе, между ними — рассыпанный пучок черемши с крупными, полуаршинной длины стеблями. С краю на металлической подставке чайник. Вечером всего этого не было. Шатохин притронулся к чайнику: горячий, недавно вскипел.
Есть пока не хотелось. Чаю бы, пожалуй, выпил. «Попозже», — сказал он себе и вышел из избы.
Хозяйку он увидел в огороде. Около бревенчатой кособокой баньки с земляной крышей высилась огуречная навозная грядка, и хозяйка возилась в полунаклоне.
— Здравствуй, Мария! — поприветствовал с крыльца Шатохин.
Старой охотнице нравилось, когда ее называли по имени, не добавляя сложного, труднопроизносимого по-русски отчества. Шатохин уловил эту слабинку.
— Здравствуй, — отозвалась она. Сухая ее низенькая фигурка, точь-в-точь фигурка девочки-подростка, медленно выпрямилась.
— Я скоро вернусь, Мария! — сказал он, жестом показывая, что идет на речку умыться.
На ее темном, в обильных морщинках, лице появилась улыбка. Она часто-часто закивала.
От избы старой таежницы михеевский домик стоял через один. Можно бы зайти сейчас. Сквозь сон, когда светало, Шатохин слышал тарахтенье моторки, мужские голоса. Наверняка Михеев, за которым он посылал карнауховского сына Федьку, приехал — больше кто? Выйдя за калитку, Шатохин поколебался, может, сразу зайти, махнул рукой: успеется, минуты ничего не решают, и отправился к реке.
Неширокая, с заросшими пихтачом покатыми берегами, река вся лучилась в этот погожий утренний час. В незамутненном быстром потоке просматривался каждый окатыш, каждый выступ на каменистом дне. Наклонившись с мосточка, Шатохин умылся холодной, сводящей пальцы водой. Вытирая лицо носовым платком, вгляделся в соседний берег. На правом, где раскинулся поселок, лес был вырублен подчистую, а вот к левому, чуть не к самой кромке воды, подступала густая хвойная поросль. Наискосок от мостика была небольшая плешина, и там валялись две неперевернутые лодки.
Шатохин покосился на близкую брусовую стену склада-магазина, покачал головой. Мало того, что поселок — крохотулька, всего двадцать два двора, так чья-то умная голова додумалась построить склад для таких ценностей на отшибе. Не обидно бы еще, если бы строили склад в ветхозаветные времена, а то ведь недавно, семи лет не минуло. Тут и подходящего момента особо выбирать не нужно, когда поселок опустеет, на папоротник или рыбу люди отправятся. Ночью с того же соседнего берега переправиться, благо и лодка готовая имеется, или проездом по реке причалить, — и хозяйничай в магазине и на складе. Хоть бы уж лайку к дверям догадались привязать, вон по поселку без толку сколько бродит... Он вчера, прилетев в Черданск с оперативной группой, удивлялся, как раньше никто не соблазнился: и замки, к которым трех ключей из связки не надо пробовать, и охрана, и само местоположение склада — все на чистую совесть людскую да на отдаленность рассчитано... Вчера он не думал, что дело окажется легким, но хотя бы на малейшую зацепочку надеялся. Не тут-то было. Никаких следов. Ни внутри, ни снаружи. И гордость районного розыска — редкий для здешних мест ротвейлер — пес Хан суетливо покрутился по складу, держа морду кверху, выскользнул на крыльцо и застыл к удовольствию наблюдавших за ним с почтительного расстояния лаек. «Пол чем-то полит, запах отбивает», — сказал сержант-кинолог Бахарев.