Умри, старушка! - [39]

Он снял трубку после первого же гудка, я облегченно вздохнул. Если он нашел, откуда звонить (и КУДА можно позвонить ему, что еще важнее. А счета пусть оплачивает Жирная Свинья), то все уже неплохо. Лучше, чем могло бы быть.

Ну здорово, чувак! — Привет, младший! — он очень сильно гнусил.

— И где же ты теперь? Ты, че нашел там добрую самаритянку и вписался к ней поболеть?

— Че с голосом, Бруда? Простыл под французским дождичком, лягушатник, нах?

— Да не, это у меня нос сломан…

— Нос? — (??!!!!!!!!!!!!!!!!!) — А ты откуда зво нишь, кто-был-сколько-где-больше-ничего-не-сло мали?!! — Сломали…

— … - весь мат, который пришел мне на ум от такого ответа, пришлось проглотить. Работа все же.

— Сотряс щщей, одно ребро, коленная чашечка…

— Мля, ни хуя ты влетел! — не удержался я.

— Ну и кто?

— Бритоголовые.

— Да ты че?!!! Это ты как нарвался-то?!!! — ох, сколько раз говорил ему «дружба с ниггерами до хорошего не доводит». А он тыкал мне под нос Джой в ответочку. На себя, мол, посмотри.

— Надеюсь, ты не впрягался за симпатичную обезьянку?

— Да не… — только сейчас я наконец услышал в его голосе лязганье металла. Брат был в предельной ярости.

— Ну и где ты?

— В больнице.

— Б какой, нах, больнице?

— Муниципальной, города Н. - {я тут же забыл это название).

— Ну и надолго?

— Недельки на две?

— Кто платит-то?

— Да никто…

— ????

— Да я думаю слиться, прежде чем мне счет выставят…

— Мужчина, нах! А до этого ты че, по этому телефону будешь?

— СЕРГЕЙ! — раздался голос ЖС. — Вы опять тратите время на личные разговоры? — эта мразь слушала разговор! Мля, ну сука! Я подскакиваю, как ужаленный, но не от испуга, а от ярости. Сейчас я ей еблище-то расквашу! Я бросаю трубку, перезвоню позже, по-любому, самое главное узнал, и поднимаюсь. Вылезаю из-за стола и осознаю всю нелепость своих намерений: ну не махаться же, в самом деле, со старухой. К тому же начальницей. Но я уже шел на нее, выйдя из-за стола, и на ее заплывшем лице уже появилось недоумение, как у недавнего клерка в сортире. (Вообще, интересная штука. Когда интеллигент (под и. я подразумеваю, в данном случае, не степень интеллекта, а сословие НЕ пролетариев) сталкивается с агрессией, то первая реакция обычно недоумение. А когда приходят другие реакции, обычно бывает уже поздно.) Я подхожу к ней вплотную, но уже полностью отдавая себе отчет в происходящем, я держу себя в руках. Запускаю на лицо столько страдания, сколько отпущено природой, и начинаю говорить, запинаясь: «Извините, пожалуйста. Понимаете, такое дело… Чрезвычайные обстоятельства… Брат попал в больницу, у него… и пр., и пр.» Я давлю на жалость, которая есть в каждой женщине. В каждой, кро-ме ЖС.

Да она и не женщина, в общем-то. Тварь, мерзкая тварь, которой нравится читать нотации и урезать зарплаты, тварь, закатывающая истерики своим сотрудникам и дающая безумные советы по ведению дел. Безумные — потому что в туризме, которым наша конторка занимается, она не шарит ни хуя (но не в состоянии признаться в этом даже себе, и постоянно лезет в дела), но она жаждет Власти, она существует ради того, чтобы чувствовать себя ВЫШЕ. Пусть даже выше всего-навсего убогих белых воротничков. Иногда мне кажется, что она не человек, а пришелец с Марса. Из-за таких, как она, возникла теория, что захват Земли уже произошел, что пришельцы давно живут среди нас, иногда даже ленясь хорошо мимикрировать.

Но все-таки ей надо выглядеть человеком, женщиной. Без этого она не сможет получать полное удовольствие от своей власти. Поэтому: хоть глаза ее и светятся недоверчивой подозри- телъностью, вслух она произносит какие-то неживые слова сочувствия. Слова эти, выдавливаемые из накрашенных сморщенных губ, разительно контрастируют с ее мыслями, которые мне удается отсканировать: «Вечно у Сергея какая-то муйня — то друг погиб, то брат в больнице… Свинья везде грязь найдет…» Но вслух (повторюсь) она это высказать не может. Хотя и хочет.

Я сел обратно и, слепо глядя на экран компьютера, выждал, пока ЖС не уберется в свой кабинет с отдельным сортиром. Ручаюсь, что у нее старческие запоры. Или, наоборот, внезапный дрищ. Или то и другое. У таких гадских, склочных, злопамятных сволочей обязательно летят нечистые брызги изо рта и к старости портится кишечник. Так что, подходя по очереди к рабочим столам и нависая над моими КАЛлегами взрывоопасной (из-за скопившегося внутри под высоким давлением кала) горой старого сала, она дала пару ценных указаний и удалилась на свою территорию, плотно прикрыв дверь. (Ну, сто пудов — дристать будет!) А я отправился курить.

Окутывая себя серым табачным облаком, я в тысячный раз дал себе слово написать когда-нибудь популярную брошюру о пользе алкоголя и табака. Сколько нервных клеток ежесекундно сохраняются, сколько стрессов и пси-зов смягчается благодаря це-два-аш-пять-о-аш и сушеноЙ индейской травке! Я успокаивался, успокаивался — и успокоился. В конце концов, Пес жив, непоправимого ущерба здоровью не получил. Я вспомнил наш совместный лондонский трип. Ниггеры тогда, конечно, здорово нас выручали (при том, что белые так и норовили закатать какую-нибудь подлянку), и я по-прежнему им за это благодарен, но у Пса уважение к тем трем ниггерам переросло в любовь, а потом в поклонение перед всей обезьяньей расой, Бритоголовых Пес называл гопниками. Тогда между нами проскочила первая трещина, но родная кровь — не вода, и мы просто предпочитали не поднимать острые темы, когда бывали вместе. (К чуркам, кстати, оба относились одинаково.) Так что, рассудил я, наверняка он сам нарвался. Ну ладно, главное — жив. За чикс, конечно, чуть тревожно, но наши чиксы на то и наши, чтобы из любых неприятностей выходить белее снега.