Умирающее животное - [44]

А вот окажусь ли я на высоте? Не дам ли слабины? Ни разу в жизни мне не доводилось спать с женщиной, отмеченной такого рода увечьем. Припоминаю только один более-менее похожий эпизод. Несколько лет назад, пригласив к себе женщину, я услышал от нее: «Должна предупредить тебя — у меня только одна грудь. Вторую мне ампутировали. Не хочется, чтобы это стало для тебя сюрпризом». Ну, знаете ли, каким бы бесстрашным и небрезгливым человеком ты себя ни считал, если начистоту, переспать с одно-грудой женщиной — перспектива не из самых заманчивых. Я разыграл легкое замешательство, постаравшись сделать вид, что смущен не самим ее признанием, а только тем, что оно прозвучало как недвусмысленный призыв. «Да брось ты! — сказал я ей. — Мы с тобой ведь не собираемся спать. Мы добрые друзья и, скорее всего, таковыми и останемся».

Однажды мне довелось переспать с женщиной, у которой было огромное красно-коричневое родимое пятно над грудью и частично на самой груди. Добавьте великанский рост — под метр девяносто. В первый и последний раз, желая поцеловать женщину, я вставал на цыпочки, да еще и задирал голову. У меня потом долго болела шея. А когда мы надумали наконец переспать, она для начала сняла юбку и спустила трусики — практика, как я понимаю, далеко не стандартная. Как правило, женщина сначала снимает блузку и все, что под ней, заголяя верхнюю половину тела, а уж потом дело доходит до нижней. Эта, однако, так и осталась в лифчике и в свитере.

— А что, ты их вообще снимать не собираешься? — поинтересовался я у нее.

— Собираюсь, но сначала мне нужно предупредить тебя, что там у меня не все в порядке.

Я улыбнулся, вернее, состроил хорошую мину при плохой игре.

— Ну и что же у тебя не в порядке?

— Да, знаешь ли, кое-что с грудью. Тебя это напугает.

— Да брось ты! Давай показывай.

Ну, она мне и показала. И я тут же начал лицедействовать, в чем явно переусердствовал. Я поцеловал чудовищное родимое пятно. Потрогал его. Поиграл с ним. Отвесил ему — и ей — несколько комплиментов. Сказал, что она вправе этим пятном гордиться. Что я от него без ума. Такой барьер не перемахнешь без разбега. Однако тебе приходится брать всю ответственность на себя, не впадать в истерику и относиться к партнерше с надлежащим тактом. Никакие сюрпризы, которые способно преподнести тебе ее тело, не должны тебя отпугнуть. Красно-коричневое пятно. Для нее это было сущей трагедией. Метр девяносто. Не одного меня, должно быть, заставил добиваться ее внимания этот восхитительный рост. И с каждым мужиком одна и та же песенка: «Мне нужно предупредить, что у меня не все в порядке».

Фотографии. Никогда не забуду о том, как Консуэла попросила меня сделать эти снимки. Загляни к нам в окошко (хотя шторы я, разумеется, задернул) какой-нибудь любитель пип-шоу, он наверняка нашел бы это зрелище откровенно порнографическим. Хотя, конечно же, к порнографии оно не имело ни малейшего отношения.

— А фотоаппарат у тебя еще есть? — спросила она.

— Есть.

— А ты не мог бы поснимать меня? Потому что мне хочется, чтобы мое тело сфотографировали таким, каким ты его знал. Каким любовался. Потому что в скором времени оно станет уже совсем другим. И я не знаю, к кому еще могла бы обратиться с такой просьбой. Я просто не могу довериться ни одному другому мужчине. Иначе не стала бы досаждать тебе такой просьбой.

— Разумеется, — ответил я ей, — я сделаю все. Все, чего ты захочешь. Только назови мне свое желание. Можешь просить о чем угодно. Ничего не утаивая.

— Поставь музыку, — сказала Консуэла, — и принеси аппарат.

— А какой музыки тебе хочется?

— Шуберта. Какой-нибудь камерной музыки Шуберта.

— Договорились, — кивнул я, а мысленно возразил Консуэле: «Ну уж нет! Не какой-нибудь! К такому случаю подойдет только „Смерть и Дева“[25]».

Однако она не попросила прислать ей фотографии. Позволю себе напомнить, что Консуэлу не назовешь женщиной блистательного ума. Потому что в противоположном случае вся эта история с фотосессией означала бы совершенно другое. Потому что тогда она выглядела бы не более чем тактическим ходом со стороны Консуэлы. А где тактика, там и стратегия, которую следовало бы, как минимум, разгадать. Однако Консуэла порывиста, самые серьезные по своим последствиям поступки она совершает по наитию, совершает на подсознательном уровне, проникшись ощущением собственной правоты, хотя сплошь и рядом не зная ни почему, ни зачем она ведет себя именно так. Приехать ко мне, чтобы сфотографироваться, — как раз такое почти инстинктивное действие для нее чуть ли не само собой разумеется, и никакой задней мысли у нее не было. Вы бы, понятно, как следует призадумались, а вот Консуэла просто-напросто не взяла на себя такого труда. Она сказала, что чувствует себя обязанной запечатлеть свою красоту для меня истинного знатока и ценителя ее телесного совершенства. Однако на самом деле за этим крылось нечто большее.

Я давно подметил, что большинству женщин присуще тревожно-неуверенное отношение к собственному телу, пусть тело это — как у той же Консуэлы — и лишено малейших изъянов. Далеко не все они убеждены в том, что оно и впрямь совершенно. Есть тип женщин, которые, наоборот, ничуть не сомневаются в этом, но они исключение из общего правила. Многие буквально одержимы мыслью о собственных телесных недостатках, причем о недостатках, как правило, мнимых. Например, они часто стесняются собственной груди. Причину этой стеснительности я так и не смог разгадать, но любую из них приходится долго уламывать, прежде чем она разденется перед вами с подлинным наслаждением — и это наслаждение только усилится оттого, что вы ею залюбуетесь. Так дело обстоит даже с теми из них, кого природа наделила прелестью особенно щедро. Лишь очень немногие раздеваются перед тобой достаточно непринужденно, а в наши дни, с их вечными спорами о вопросах пола, как раз эти раскованные девицы чаще всего оказываются плоскогрудыми, причем без малейшего налета пикантности, присущей иным едва ли не мальчишеским соскам.