Ум на три дня - [2]

Однако развернуться Конан не успел — ввалились стражники. Успевший очухаться рябой сразу же пополз к ногам десятника Аббаса и, лобзая украшенный бисером сапог, стал громко жаловаться на мужлана, каковой набросился на них, честных и законопослушных, не иначе взбесился… Выбей Зуб пнул его по ребра и коротко бросил своим людям, кивнув в сторону киммерийца: "Вяжи!"

Конан не стал дождаться, пока разъевшиеся на казенных харчах блюстители порядка отцепят свои веревки. Подхватив лавку, он запустил этим снарядом в гущу стражников, вызвав среди них умный переполох, потом вскочил на стол, ухватился за стреху, качнулся и выбил голыми пятками квадратный щиток, прикрывавший лаз на крышу. Лазом этим пользовались не часто и знали о нем лишь самые доверенные люди.

Внизу горестно завопили, и Конан услышал, как толстый Аббас проклинает какого-то Наззира, не ведавшего, очевидно, что выйти из духана можно и через потолок. Решив, что Наззир, кто бы он ни был, несомненно созрел, чтобы слопать собственные кишки, киммериец припустил по крышам.

Дома здесь тесно лепились друг к другу, так что бежать было легко и привычно: юный варвар давно прозвал эту дорожку, позволявшую, если нужно, пересечь почти всю Пустыньку из конца в конец, не спускаясь на землю. Единственным препятствием были неглубокие овраги, рассекавшие воровской квартал и используемые местными жителями в качестве сточных каналов. Однако имелись места, где над этими зловонными ущельями заботливо перекинуты были доски, и знающему человеку овраги путь не заграждали: давай, Митра, только ноги!

Ноги у молодого варвара были в порядке и ни разу его не подводили. Киммериец легко перебежал по доске на плоскую крышу лепившегося к краю оврага строения и… застыл в изумлении. Дальше пути не было. Часть дома по неизвестным причинам рухнула, образовав внизу груду довольно острых обломков, так что прыгать вниз было довольно опасно, тем более без обуви. Конан уже собирался вернуться и поискать другую дорогу, когда услышал топот и яростное сопение. Бухая сапогами, к доске приближались пятеро стражников, предводительствуемые десятником.

Они остановились на той стороне оврага, и тощий Уруб недоверчиво попробовал ногой доску.

— Иди первым, — просипел Выбей Зуб, запыхавшийся от бега, — ты самый легкий.

— Сейчас, — буркнул Уруб, убирая ногу, — он, значит, по доске с той стороны вдарит, а я, значит, нырну… Отмывайся потом.

Толстый Аббас горестно воздел рук и заголосил тонким женским голосом:

— О горе мне, о я несчастный, что за люди у меня, за что наказываете меня, боги! Подумай, подумай, Уруб, шакалий сын, что скажет светлейший Эдарт, если мы не поймаем киммерийца!

— Сам шакал, — откликнулся Уруб мрачно, — и думай сам, ты тут главный.

Конан с удивлением прислушивался к разговору десятников. Вот так на, выходит его скромная персона заинтересовала самого главу городской стражи! кто бы мог подумать. Хотя числится за ним не столь уж мало, но чтобы стражники бегали по крышам Пустыньки, рискуя свернуть шею или нарваться на развеселых обитателей, которым сам Сет не брат… Такого еще не бывало!

— Эй, юноша! — сладко позвал с той стороны Выбей Зуб. — Зачем бежишь? Поговорить надо!

— Говори, — Конан присел на край крыши, готовый в любой момент отправить доску на дно оврага. — Только учти, один сегодня говорил уже. Зубы потом свои съел.

Аббас начал было багроветь, но взял себя в руки. Очень ему не хотелось объясняться со светлейшим Эдартом. Сей Эдарт, как поговаривали, никогда не повышал голоса, а палачи в подвале его дворца и вовсе были немыми. Что творили в подвалах с провинившимися, один Бел ведает, только в двух днях от Шадизара видели некоторое селение, где на полном казенном содержании доживают век многие бывшие стражники. Слепые, безногие, с отрезанными ушами и языками… Ловкач Ши Шелам утверждал даже, что сам Эдарт когда-то был вором, а посему отводит теперь душу, но прохвосту Ши верить, конечно, было трудно.

— Не надоело ли тебе, резвоногий северянин, скитаться в закоулках Шадизара подобно псу бездомному? — вещал Аббас, притоптывая от возбуждения мягкими сапогами. — Не наскучило ли чистить закрома почтенных граждан, рискуя своей молодой жизнью? Собаки у многих злы, стрелы калены, а слуги готовы забить дубинками кого угодно…

— Что-то не слишком ловко у них это выходит, — проворчал варвар, стараясь понять, куда клонит десятник и отчего помянул собак: узнал ли о вчерашнем похождении или так, к слову пришлось.

— Воистину, ты ловок и силен, — разливался Выбей Зуб, — а подобные люди дорого стоят, если, конечно, найдут правую сторону и высокого покровителя. Глядишь, послужа усердно, обретешь покой и довольство, содержание обретешь достойное, невольниц молодых, горячих. Чего бегать-то? Ступая на службу к Эдарту, как сыр в масле будешь кататься!

Туман рассеялся, все стало ясно. На службу, как же! Лучше бы сказал "в рабство", караваны охранять или подати из селян выколачивать. Пойманным преступникам, кто посильней да половчей, частенько заменяли подвал "верной службой" — с клеймом на левом плече, с дюжими костоломами в качестве командиров. Кровью, так сказать, вину искупить, по милости Эдарта и присных. Глупцы эти вшивые в духане не ведали, как их подставили: окажись при Конане меч или, на худой конец нож, выбитыми зубами не отделались бы. А тут и доблестная стража: пожалуйте бриться"! Повязали бы за множественное убийство, и — прощай свобода. Ублюдки.