Улыбка Фортуны - [6]

«Студенчество» дипломатично не пишет о том, когда заканчивается переформирование его морального облика. Будучи оптимистично по натуре, оно надеется, что этот процесс не слишком затянется. Пройдут все условленные сроки, но «жены» своих долгожданных, выпестованных посылками и деньгами «мужей», увы, не дождутся.

бывает и иначе. Бывает, что именно «заочница» своим участием, своими добрыми, умными письмами дает колеблющемуся уму последний решающий толчок, помогает обрести веру в себя, в жизнь. Тогда заочная дружба действует на одинокую, ожесточенную душу, как бальзам. Поэтому достойны сожаления и презрения «студенты» и «капитаны», осквернившие пошлостью искреннее тепло сострадания.

Серый терпеливо слушал излияния Аркадия — так звали Рыжего. И постепенно завоевал его доверие: ведь Рыжему не так-то просто с кем бы то ни было общаться, его междометия о «суках», «гадах», «сволочах», «проститутках» и т. п. не всякий сумел бы переварить. Но организм Серого был к этому привычный.

Рыжего привлекало в Сером не только его умение слушать. Он запомнил, что Серый провел четырнадцать лет в тюрьме. И теперь, шагая рядом в неизвестном направлении, все старался поделикатнее узнать, за какие дела. «По городу ходит крокодил, и ему, конечно, нужно крокодилово общество»,— подумалось Серому.

— По указу, что ли, сидел? — спросил Рыжий, имея в виду, очевидно, указ от 1947 года, когда почти всех воров заграбастали за решетку.

— Нет, я по другой статье был определен, — ответил Серый, хотя был осужден именно по указу сорок седьмого года. Теперь, на воле, когда приходилось объяснять, за что он находился в заключении, Серый все старался сделать вид, что он, мол, честный в общем-то человек, а сидел за ошибочные убеждения. Скажи, что за кражи сидел, тут каждый покрепче за кошелек держаться станет, а от него, Серого,— подальше. И придется всю жизнь на вокзале вертеться. Однако Рыжий на этом не успокоился.

— А с кем ты сидел, с ворами? — спросил он.

— За четырнадцать лет с кем только не приходилось, — ответил Серый.

Но Рыжий пристал как банный лист.

— А из воров ты кого-нибудь помнишь?

Дались они ему, эти воры! Серый назвал наугад первые пришедшие на ум клички, вроде Генки Фиксатого или Саньки Мохнатого. Но Рыжий необыкновенно оживился.

— А-а! Генка Фиксатый?! Знаю. С Иркутска. Иркутянин... Был такой. В Тайшете я с ним общался. Понял? Загнули его там. Слышал?

Серый сказал, что не слышал, может, и загнули...

— Заходи как-нибудь,— предложил Рыжий при расставании и объяснил, как его найти. — Я бы тебя пригласил к себе ночевать, — сказал он, — но... знаешь, у Антона моего баба — ведьма. Боюсь, и меня она скоро выживет. А в гости заходи, потолкуем. Вообще давай держаться вместе. Мы с тобой на одной полочке сидим, поэтому давай вместе.

Насчет единой полочки Серый сомневался, но чтобы отделаться от него, сказал:

— Ладно. Только на старое ты меня не вербуй...

Рыжий хмыкнул то ли обиженно, то ли насмешливо.

— Об этом разговора не было. У тебя своя голова есть, — сказал он.

Ответ его был неопределенным — понимай, как хочешь.

Застывшее время

...Все к чертовой матери застыло — и вода в лужах, и жизнь вообще. Если корочка льда на лужах к полудню растает, давая воробьям возможность искупаться и напиться, для меня ничего не изменится, хотя напиться... отчего же? Это я могу сделать. И общество есть подходящее — единственные люди, мною интересующиеся,— Карась да Рыжий. Хожу по домам, по дворам, иногда с Карасиком — сделался для него почти ручным медведем: демонстрируя меня желающим как только что освободившегося, Карась для меня, «героя», выклянчивает у знакомых по стаканчику, ибо второй достается ему... Например, идем по улице, Карась кого-то останавливает. (Можно подумать, что он сейчас начнет расспрашивать знакомого, куда бы устроить Серого Волка... Как бы не так!)

— Ну, что? Дернем по стаканчику? — Карась обольстительно улыбается.

Возникает диалог:

— А у тебя есть?

— Не...

— Ну, постоим немного, кто-нибудь подойдет...

И мы стоим и ждем кого-нибудь.

Я — как спичка в потоке дождевой воды у тротуара, оторвавшаяся от одного берега, застрявшая где-то в середине потока, кручусь, не имея сил пристать к другому. А жизнь вокруг, судя по всему, продолжает идти так, как и до моего появления, она идет своим ходом, в определенном ритме, темпе, и кажется мне она довольно однообразной.

Алло! Где ты, капитан? Продолжаешь рассказывать в колонии о том, как надо начинать новую жизнь на свободе? Алло, капитан! Ты говорил: «Ваша беда в том, что вас (людей с прошлым) как магнитом тянет друг к другу, что вы не хотите общаться с нормальными людьми, не хотите вливаться в нормальную среду...» Кому из нормальных людей нужен я, капитан? Кому нужен такой вот Рыжий, капитан?

Жизнь идет своим чередом, в этом городе ничего не изменилось от того, что я сюда прибыл, «Я—человек пропащий». Так, что ли? Согласиться?..

Рыжего в те дни он не встречал. Как-то, вспомнив о нем, Серый решил разыскать его жилище. Дом этот был расположен на окраине города, а во дворе, как полагается, обитала злая собака. Он ошибся дверью, постучал к Антошке, к тому самому ростовщику, который теперь ничего не берет. Это был лысый дядя, пожилой, на вид добродушный. Он показал, как пройти мимо собаки к Аркадию.