Улыбка Фортуны - [3]

Кроме пивной Серый открыл в этом городе целых три парка. Особенно ему полюбился один, у самой реки. Вечерами, когда было не холодно, он часами сидел в темноте, на скамеечке, поближе к реке, вспоминая родину, старый парк у пруда, образовавшийся из защитного рва древнего замка. Что может сравниться с красотой родного угла!

Ты глядишь на черную, блестящую в лунном свете воду, слушаешь шепот камыша — тихо вокруг, все спят. И замок, столько повидавший за века, тоже спит. Ты один, вокруг никого — только камыш, ветерок и дикие утки... И ты сам такой же, как они... В такие минуты нет никакой другой печали, только боль от ощущения уходящего времени, уносящего в прошлое и уток, и камыш, и тебя самого вместе с твоими драмами, хорошими и плохими поступками.

Однажды, когда он ходил по домам в поисках жилья, он понравился одной доброй женщине — домохозяйке. Расспросив Серого о жизни, она накормила его борщом, а на прощание дала с собой баночку домашнего варенья. Было еще не очень поздно, и Серый отправился в свой любимый парк, чтобы провести там совещание по вопросу своего положения и дальнейшего поведения. Устроившись на любимой скамейке, открыв баночку, он угощал себя вареньем; ягоды из-за отсутствия ложки доставал пальцем. Издали неслись звуки музыки, и в сочетании с чистым прохладным воздухом все это было прекрасно.

...На Урале уже снег, на моем родном острове все еще дожди, а здесь днем жаркое солнце и только ночью холодно, сыро. Но самое удивительное здесь утро — теплое, с пряным запахом дыма от сжигаемых повсюду опавших листьев. А сизые дымки поднимаются прямо вверх—безветренно...

Основным моим собеседником в эти утренние часы сделался Белокуров (вот приобрел компаньона!), впрочем, и по вечерам нередко возникала необходимость общения. Скорее всего, он не кривил душой, когда рассказывал нам о всевозможных разумных решениях общества по отношению к таким, как я, — законы о трудоустройстве и другие гуманные законы — все они действительно существуют и действуют. Только лучше бы он не только о законах рассказывал, а прямо сказал; «Приедешь ты, брат, в пород твоего назначения, люди — они всюду живые, и везде на тебя будут смотреть как на близкого родственника черта; твоя задача — терпеливо и тактично приучать людей мириться с твоим существованием и зубами вгрызаться в жизнь, завоевывая ее шаг за шагом, по кусочку удерживая захваченное, расширять плацдарм; хоть на четвереньках, хоть ползком, но удержаться, и никаких фокусов, никаких зигзагов в сторону от взятой линии...»

Нет, товарищ Белокуров (теперь-то я уже могу тебя так называть), ты был не прав, подготавливая меня и других к тому, что, отбыв наказание, искупив свои грехи с баграми в руках, мы естественно и безболезненно войдем в нормальную жизнь... Хотя теоретически все так, ты забыл сказать, что практически это право каждый из нас должен уже на воле еще раз отвоевать, ежедневно, ежечасно побеждая недоверие — не только в окружающих, но и в себе самом... Доказательства? Пожалуйста. Моя теперешняя жизнь...

Невеселые рассуждения Серого прервал невесть откуда взявшийся тип.

— Чего пальцем жрешь! — рявкнул он. — А ну, покажь документы!

Несло от него винным перегаром. Серый, решив не связываться с

пьянчугой, встал и пошел прочь. Но тот шел за ним и, накаляясь, рычал:

— Документы покажь, кто ты такой?

Тип был здоровенный, одежда на нем помятая и, очевидно, грязная. Серый послал человека на образа. Он поступил неосмотрительно, в этом его убедил здоровенный кулак пьянчуги.

Зафиксировав трещину на левом зубе мудрости, а также «фонарь» под правым глазом, Серый установил для себя бессмысленность сопротивления ввиду исключительной силы вышеназванного кулака. Он сунул типу варенье: «На, держи!» — и пошел прочь. Удовольствие от того, что тебя бьют, все понимают, сомнительное, поэтому ноги вынесли Серого из парка с восхитительной скоростью.

Он отправился на автобусную остановку, там толпилось много народа — преимущественно мужчины. Рядом с ним оказалась стройная девушка, но ему, откровенно говоря, было не до нее.

Подъехал набитый битком автобус, остановился выгодно для него: дверь оказалась прямо перед ним. Он поборол искушение ворваться первым и пропустил девушку.

Он был в чертовски плохом настроении, вдобавок ко всему невыносимо болела раненная когда-то нога, которую тип, видимо, успел бодануть. А свободное место перед девушкой никто почему-то не занимал. Серому очень хотелось сесть, но было неудобно лезть мимо девушки. Он тронул ее за плечо и сообщил, что впереди свободное место. Она на это отреагировала совсем неожиданно.

— Неостроумно,— сказала она,— перестаньте. Что вы о себе воображаете?!

Он зло протиснулся мимо нее и сел. Стало совсем грустно. Покосился на девушку, которую протолкнули вперед, так что она поравнялась с

его сиденьем. Она в отместку насмешливо пялила глаза на его «факел» и вздутую щеку. Отвернуться было некуда. «Ну и пускай смотрит, стерва! И кто в тебя, в такую,— подумал он,— влюбится, всю жизнь в девках просидишь». Однако, еще раз на нее посмотрев, он начал в этом сомневаться: очень мордашка у нее симпатичная оказалась. «Жаль только,— размышлял он с грустью, — что такой ехидне такая прекрасная физиономия досталась». Но это всегда так: если такая живописная особа — считай, что зануда. Женщины от сознания своего внешнего превосходства портятся невероятно».