Улугбек - [18]

Отменных мастеров было в Самарканде так много, что они занимали своими лавчонками целые улочки, вливавшиеся в главную, словно ручейки в реку. Эти улицы так и называли по ремеслам: Наккашан - улица художников, Заргаран - улица ювелиров.

С удовольствием слушал Улугбек веселый перестук молотков и громкие базарные крики. Взгляд его радовали нежные краски китайских шелков на прилавках, блеск драгоценных камней. Ведь все это теперь его. Он всему отныне хозяин. Он стал, как Тимур, правителем Самарканда, который на разных языках славят «Ликам Земли»!

Город был богат и прекрасен, но страшно запущен. Это тоже бросилось в глаза Улугбеку. Годы междоусобных смут, осад и набегов повсюду оставили после себя грязные следы. Липкий ил затянул арыки, на улицах - груды мусора. Улугбек приказал своим эмирам немедленно навести порядок.

А сам он повернул коня в ту сторону, где над верхушками старых тополей поднимался голубой купол нового мавзолея. Тимур начал строить его для своего любимца Мухаммед-Султана, но волей судьбы сам первый лег под его высокими сводами. Теперь мавзолей так и называли в народе: Гур-Эмир, «Могила Эмира».

Улугбек слез с коня и, преклонив под аркой колени, вошел в прохладный полумрак мавзолея. Внутренняя отделка еще не была закончена. Два мастера выкладывали по стене тонкую полоску из прозрачного, как чистый лед, дорогого камня оникса. Третий мастер шлифовал высокие резные двери изумительной работы. Резьба словно состояла из двух слоев: на фоне виноградных листьев и усиков выступала ваза с пышным букетом цветов.

Над дверью по синему полю тянулась надпись из белоснежных мозаичных букв: «Это могила султана мира, эмира Тимура Гурагана».

Низ стен покрывали плитки зеленоватого мрамора, а выше они были расписаны красками, тоже в мягких зеленоватых тонах. От этого полумрак приобретал какой-то радостный, живой оттенок, словно Улугбек вошел не под своды гробницы, а в густую, тенистую аллею сада.

Сверху, из стрельчатых маленьких окон под самым потолком, свет падал на три гробницы из простого серого камня. Теперь они лежали рядом: Тимур, Мираншах и Мухаммед-Султан.

Это были только надгробия, а сами могилы находились внизу, в подвале. Но туда Улугбек не стал спускаться. Темный зев подземелья почему-то пугал его.

Вечером во дворце Кок-Сарай он при зыбком сиянии светильников листал книги, на страницах которых придворные мудрецы старательным почерком записали заветы, якобы обеспечившие Тимуру счастливое правление, вечную любовь народа и верное местечко в райских садах Эдема:

«Я слышал: если аллах пошлет кому-либо великую власть, то могущество владыки возрастет еще больше, если он будет справедлив и милостив во всех своих делах; могущество владыки, наоборот, быстро придет в умаление, если он уклонится на путь несправедливости и жестокости. И вот, чтобы поддержать и укрепить свое имущество, я взял в одну руку светоч справедливости, а в другую - светоч милосердия и этими двумя светочами непрерывно освещал путь своей жизни, всегда во всех делах стараясь быть справедливым и милостивым...

Я выбрал четырех министров себе, справедливых и милосердных. Я приказал им всегда следить за моими поступками и останавливать меня всякий раз, когда я буду несправедливым, буду верить словам лжи или посягать на чужое добро».

Улугбек не выдержал и рассмеялся. Уж кто-кто, а он-то не забыл деда. Попробовал бы кто-нибудь возразить Тимуру! Смельчак не прожил бы после этого и часа.

Он видел, как нагло лгала эта толстая книга в красивом переплете с рубинами, вделанными в кожу, и с серебряными застежками. Но он хотел понять, как надо жить и править людьми, и продолжал читать дальше.

«Всегда я считал себя первым и самым ревностным слугой аллаха, всегда творил волю аллаха и его посланника Мухаммеда, без воли аллаха не чинил вреда ни одному из народов этого мира. И знатным и незнатным я одинаково старался делать добро; я никогда не желал овладеть чужим имуществом, не думал о богатстве, не завидовал богатым. Поучительна судьба эмира Хуссейна, жадного до добра подвластных ему людей, он и погиб из-за своей жадности...»

Улугбеку вдруг показалось, что он слышит резкий, хрипловатый голос покойного деда: так велика была ненависть, вдруг прорвавшаяся среди торжественных поучений, что даже сюда заставил Тимур вставить имя своего врага и соперника, чьи кости давным-давно уже истлели в земле.

Когда-то в молодости Тимур и эмир Хуссейн были неразлучными друзьями. Вместе они грабили купеческие караваны, «вместе попали в плен к туркменам и томились там добрых два месяца. Но Повелитель Мира не любил вспоминать о своей разбойничьей молодости. Улугбек узнал об этом уже после смерти деда. В книгах все рисовалось совсем иначе, и Тимур выдавался чуть ли не за божьего сына.

Не любил распространяться Тимур и о том, чем закончилась его дружба с эмиром Хуссейном, «жадным до добра подвластных ему людей». Они даже было породнились: Тимур сосватал за друга свою сестру. Но скоро двум тиграм стало тесно в одном лесу, и друзья передрались. Тимур оказался победителем и уничтожил эмира Хуссейна. Только сделал он это весьма ловко, чужими руками: дал ему клятвенное заверение сохранить жизнь, а потом подыскал людей, которые хотели отомстить эмиру за родичей, казненных Хуссейном. А разве могут иметь какую-нибудь силу любые клятвы против завета шариата: «Кто будет убит несправедливо, за того право мести мы предоставили родственнику его...»