— Мам, я не представляю, как она могла взять деньги. Ну, она же знает, что мы такие бедные. Ну, я же в цирк со всеми ни разу не ходила. И Люда мне все время говорила, что я просто не представляю, как мне повезло. Она мне говорила: «Валь, мне ничего не надо было бы, если бы у меня была такая мама, как у тебя. А если бы еще что-нибудь можно было, то тогда двух братьев». Старшего и младшего ей надо было, как у нас.
— Но моя сумка лежала в ванной! Никто никогда не клал ее туда… И Люда все время уходила менять прокладки. Я удивлялась: зачем так часто…Ты маленькая, еще не знаешь, их так часто не меняют…
— Мам, не говори мне этого.
Брезгливость, которой обдала меня по телефону Людина мать, несколько дней не хотела отмываться. Я извела флакон шампуня и не сразу задумалась о том, как мы дотянем до следующей зарплаты.
Впрочем, все просто. И не такое бывало с нами. Когда мы с детьми только что остались без нашего папки. Я была беременна — младшим сынишкой…
У меня есть опыт, как жить без денег. Каши, лепешки по-индийски — без яиц, куриные желудки — для поддержания уровня гемоглобина. Дети их не любят.
— Все из-за тебя, Валька, — говорит мой старший сын Денис. — Водишь домой кого попало. Нам и без твоей Люды хорошо.
Действительно, нам хорошо. Вечер мы проведем все вместе. Как большая четырехголовая улитка, которая живет в вигваме.
Только я думаю об этом — в нашу дверь звонят.
Люда, по пояс мне, изгибается под непосильной ношей. На одном плече школьный ранец, на другом рюкзак. К животу прижат порвавшийся пакет с продуктами.
— Они дороже стоят, чем я взяла у вас, — говорит она, впихивая мне пакет.
На шее у нее глиняный колокольчик с выставки. Она снимает его.
— Это вам. Вот, сама Ёрзова. Авторская работа.
Она делает американский оскал. На лице — краска, размытая слезами.
— Я буду у вас жить.
— Входи, — говорю. — Нет, вещи пока не выгружай. Попьем чаю. А вечером я позвоню твоей маме, и мы подумаем, что делать.
Людина мама заявляется сама.
— У меня пропали деньги, — с порога заявляет она. — И продукты из холодильника. Я, в отличие от вас, четко знаю, что говорю. Надеюсь, вы не будете отрицать…
Я протягиваю ей пакет с деликатесами.
— Мы ничего не трогали…
— И это, — она показывает на колокольчик. — Ёрзова, авторская работа.
Колокольчик в ее руках слабо звенит.
— Этого я, доча, тебе не прощу, — говорит Людина мама, вешая его себе на шею.
— И не прощай. А я тут жить останусь.
— В этом зверинце? — Людина мама смотрит на меня. — Если вы сейчас же не вмешаетесь, я вызову милицию.
Какая разница, как все кончается.
Назавтра я опаздываю на работу. С недосыпа тошнит, во рту — гадкий вкус, голова кружится.
Соседка по кабинету, бухгалтер Светлана Павловна, смотрит с любопытством.
— Твой шеф забегал.
— И что?
— Тебя спрашивал. Опаздывать не надо.
— Что вы хотите от меня! — взрываюсь я, наконец. — От человека можно требовать только то, что он может делать, а то, что он не может делать, от него требовать нельзя. Я на работу хожу, чтобы нам с детками продержаться как-нибудь, с голоду не помереть. А то, что дома, для меня главное, понимаете? Главней работы! Да если хотите знать, если бы я жила в какой-нибудь Швеции, я бы на каждого из своих детей получала бы вот это … сумму… Не ниже прожиточного минимума. На каждого! И тогда я бы вообще не работала. По крайней мере, не имела бы ничего общего с нормированным рабочим днем.
Она смотрит на меня и говорит:
— Езжай в Швецию.
