Улики против улик - [33]

Буров напряжённо вслушивался в каждое слово пьяницы, а Лера тоже слушала обомлев и аж открыв рот. У них вырвалось одновременно:

— Может, вы всё-таки запомнили гостей, могли бы их опознать, если понадобится?

— Всего делов-то, как не запомнить таких спортсменов, я в армии зенитчиком был, у меня глаз — алмаз. Признаю, если потребуется. Один чёрный весь такой, здоровый обалдуй, другой, напротив, белобрысый, ёжиком стрижен, помельче будет… Помню, что похожие костюмы спортивные были на тех ребятах, что в пансионат ночью наезжали перед тем, как бухгалтер повесился… Пришли по мостику с той стороны, речка-то в нашем месте, Переплюевка, неширокая, а на той стороне их, похоже, третий дружок дожидался, за деревьями маячил, того, прямо скажу, не разглядел толком. И какое, думаю, у них к Володьке дело, пошабашить, небось, предлагают у кого-нибудь на даче…

Сказать, что Буров испытывал счастье, — ничего не сказать. Он испытывал прилив безумной радости — вот она, зацепка. Сияла и Лера. Они посмотрели друг другу в глаза и широко понимающе улыбнулись.

— Прошу вас о нашем разговоре никому пока не рассказывать… Никому, понятно? Так будет лучше… для вас, — сурово, но дружелюбно сказал на прощание капитан и, вспомнив свой изысканный ход, добавил: — Вы действительно оказали нам неоценимую услугу, спасибо вам огромное, Василий. Денег возьмёте по дружбе?

— А чего ж не взять у добрых людей, — осклабился бомж, — башли, они всегда к месту, ежели заработанные… и по дружбе.

Итак, к сторожу Володе приходили незнакомые люди. В гости.

Чтобы выпить с ним? С какой стати? Поговорить? О чём? Теперь об этом не узнать — Володя сгорел. Но что-то тут не так? У работяги — собутыльники спортсмены? Не вяжется… Буров задумчиво посмотрел на Леру.

Молча они прошли в глубь территории «Транспортника» и в первом же доме, где в саду кто-то копошился, спросили, как найти сторожиху Раю.

— Идите прямо по линии электропередачи, у девятого столба будут ворота, рядом сторожка, а там и Рая должна обретаться, — объяснила добродушная женщина, приставив лицо к щели в заборе.

Через десять минут ходьбы следователи стояли возле миниатюрной, свежевыкрашенной сторожки и стучали в железную банку, прикреплённую к калитке. Дверь домика, разместившегося посреди распаханных на зиму грядок, открылась, и на пороге появилась миловидная женщина, с рыжей копной непокорных волос и загоревшим явно не на пляже лицом.

— Вам кого? — спросила она, щурясь.

— Если вы — Рая, то вас, — улыбаясь как можно шире, ответил Буров.

— На какой, интересно узнать, предмет?

В голосе женщины сквозили испуг и недоверие.

— Мы из милиции, и нам хотелось бы поговорить об обстоятельствах гибели вашего мужа.

— Приятного мало в таком разговоре, скончался и похоронен… как жил, так и помер… по пьянке… никудышный муж был, никудышный отец, хотя о мёртвых плохо не говорят… А что? Неужели тянется за ним что-нибудь? Что именно вы узнать хотели бы?

— Ну, может, какие-то подробности, которые вы упустили сообщить тогда милиции… Что делал, что говорил накануне смерти?

— Матерился, как всегда… на бутылку искал… Хотя грех на душу беру… не совсем худой мужик он был, дочку любил, а когда трезвый — даже заботливый… Вот как раз перед самой смертью денег дал. Целую тыщу рублей. Я обалдела, говорю: украл, что ли. А он: ты чё, мать, заработал… есть дураки… Подвалил надысь парень молодой-кудрявый… отопри, говорит, мужик, чёрный ход на ночь, мы тут девчонок решили пригласить, так, чтоб никто не видел, а то нагоняй нам от администрации будет, а за услугу вот тебе, говорит, полторы тыщи, это же бешеные деньги, почитай, сотня долларов, не меньше. Да и услуга-то невелика, хоть и нарушение режима, да только другие, которым всё можно, открыто девок привозят и в бане так резвятся, что стены трясуться… Отчего же не помочь молодёжи, говорит. С виду парень интеллигентный был, в очках, прикид крутой, курточка такая фасонистая, кроссовочки, то да сё. Так вот, говорит мой Володька, тыщу вам со Светкой приберёг, купите чего надо, а на пятьсот рубликов я уж погуляю, по справедливости, нет? Жалко, конечно, было полтыщи ему на пропой отдавать, ну да с ним не поспоришь, чуть что, и в морду…

— Ну а дальше?

— А дальше… Не на счастье деньги приплыли… Гости к нему наведались дня через два… видно, добавили, а он уже и так хорош был… из вагончика вылезти не мог… гудел… Ну а дальше пожар… В общем, сгорел наш Володя, как жил, так и сгинул… кое-как… Ещё и похороны обошлись…

— Вы всего этого милиции не рассказывали?

— А меня и спрашивать особо не спрашивали… протокольчик быстро составили, сгорел, мол, так и так. И вся канитель… Мы ведь люди маленькие… А что? Не надо было этих денег брать?

— Может, и не надо было… ну да теперь поздно, — глухо сказал Буров и стал прощаться.

Через десять минут быстрой ходьбы и получасового ожидания они, стиснутые говорливым народом со всех сторон, уже стояли в электричке на Москву. Вновь вскрывшиеся подробности переполняли сознание, беспорядочно роились в голове, их следовало организовать и выстроить в систему. История с письмом подтверждала «литературную» версию Бурова. Причём именно в части, связанной с невиновностью Рубцова. В то же время проблема усложнялась: если Рубцов оставил какое-то письмо и Лариса Жаркович его нашла, то почему она его не отдала? Неужели в болтовне отдыхающих под руководством какого-то Холмса была доля истины? А вдруг в письме упоминалось имя убийцы? Буров усмехнулся при этой мысли. Ему стало стыдно, что он клюнул на удочку небылиц, которыми обросло дело, и всяких там игр в казаки-разбойники. Но какой смысл именно Ларисе Жаркович утаивать или, не дай бог, уничтожать письмо, если она таковое действительно находила? Невероятно, чтобы в письме не говорилось об убийце. Скорее это был последний «крик души» Рубцова в надежде оправдать себя. К чему Ларисе Жаркович было его прятать? Чтобы следствие прекратили? А зачем ей это? Уж не интуиция ли заставила следователя столь резко обойтись с этой дамочкой?