Улика пылких женщин и горячих мужчин - [8]

Яд сладострастия заключается в этих разсказах; тонкою струею вошел он в сердце молодой женщины посредством слуха, и покрасневшее лицо ея не имеет более оттенка грусти.

Заметив это, друг ниспускается мало-помалу до самаго себя, и описывает свою минувшую жизнь; выдумывает небывалую любовь, от которой он чуть не умер, потому что ему изменили; говорит, что и после этой любви он мог бы быть счастлив; что он встретил женщину-ангел а, но она не свободна… Тут голос его прерывается; он стремительно целует руку молодой женщины, и отчаянно воскликнув: «Я не могу долее быть здесь!» — убегает[9].

Опытная кокетка осталась-бы совершенно равнодушною после сцен, разыгранных похитителем сердец и чести, но можно-ли требовать того же от молоденькой женщины, которая только что начала жить, и в добавок, считает себя оскорбленною в любви мужем.

Она садится за фортепиано, хочет играть, петь; но пальцы ея не слушаются, голос не повинуется; садится за работу; и не в состоянии работать; заняться-же хозяйством ей, просто, противно. — «Я больна», — сказала она сама себе, и начала припоминать то, что говорил друг ея мужа[10].

Мужа встречает она ни ласково, ни холодно. В минуту открытия измены, она готовилась осыпать его упреками при первом появлении; теперь-же мысль об этой измене не без-покоит ее более.

Находящияся в таком положении женщины почти никогда не имеют матерей, которым могли-бы довериться, перед которыми имели-бы возможность выплакаться, и от которых всегда получили-бы добрый совет. Низкие светские бездельники, Ловеласы и Дон-Жуаны нашего времени, умеют пользоваться положением этих несчастных женщин.

Два дня проходят, а друг не является. В течение этих двух дней, возстановленная против мужа и увлекаемая пылкостию собственной страстной природы, молодая женщина впадает в ложное убеждение, что друг любит ее, и что она его любит.

Три дня еще проходит, а его все нет: она вполне убеждена, что любит его без памяти.

На шестой день он приходит, как нельзя более кстати: воображение молодой женщины настроено на его лад.

Она бросается к нему, и вдруг останавливается, удерживаемая женским стыдом[11]; но он не дает ей пощады: прижав ее к сердцу (принято, что у каждаго человека есть сердце, но я в этом сомневаюсь), он говорит ей дрожащим голосом: «О нескрывай от меня этого! Не скрывай любви твоей! О если-б ты любила меня в сотую часть, как я люблю тебя!»

И первый преступный поцелуй был залогом преступной связи.

И долго шопотом говорили они, сидя друг возле друга.

— «Чего ты от меня требуешь?» — сказала она наконец, трепеща и довольно громко.

— «Вот любовь твоя!» произнес он с горечью.

— «Сжалься надо мною!» повторяла несколько раз бедная женщина.

А он говорил ей: «Ты отдала недостойному мужу все, что только может отдать женщина: невинность… и он наградил тебя за это изменою… Чего-же я прошу у тебя? я, который всю жизнь готов отдать за тебя? я прошу одного доказательства любви, — и ты отказываешь!»

Бедная женщина не догадывается спросить его, чем-же он вознаградит ее за честь, которою она ему пожертвует? Не вечными-ли угрызениями совести?

Слова замирают на устах ея; она с тоскою смотрит на него, как-бы вымаливая у него сожаление; но он неумолим, настойчив…

Под обаянием его взоров, она теряет совершенно разсудок; жертва с ея стороны кажется ей долгом, и она шепчет:

«Я приду к тебе вечером… но не здесь! не здесь!»

Назначенный час благоприятен для совершения преступления: муж уехал по делам, и воротится не ранее полуночи.

Накинув на плеча шаль, надев шляпку с темною вуалью, выходит она из супружескаго дома, куда вошла в первый раз невинною и куда должна воротиться сегодня преступною.

Он живет в одной из отдаленных частей города, и занимает целый маленький домик. Во ожидании ея, он, развалившись на кушетке, курит сигару, и самодовольно улыбается, думая о своем успех. Мягкия ковры разосланы по полу; мраморная группа обнявшихся Психеи и Амура бросает на стену приятную тень; бронзовая лампа освещает комнату колеблющимся светом, от чего тень на стене кажется движущеюся; на столике, под зеркалом, часы с группою Дианы и Эндимиона, дышащею негою любви; на шкапике, в углу комнаты, горит свеча, транспаран уменьшает яркость ея света, на транспаране сквозится картина, изображающая покоющуюся на зеленой мураве пастушку и наклонившагося к ней пастушка. Все здесь расчитано; не забыто ни одной вещи, могущей служить орудием соблазна.

Дверь, ведущая на улицу, не заперта; лакей услан с поручением, ничто не задержит и никто, кроме его, не увидит ее.

Тонкой слух соблазнителя вскоре поражается шорохом платья: она пришла!

То действительно была она. Походка ея медленна, вуаль не поднят, руки судорожно сжаты на груди. Он подбегает к ней, поднимает вуаль, целует ея слезящияся глазки, целует бледныя щечки, целует ручки, разводя их, и почти насильно заставляя ее обнять себя ими… В объятиях его она едва не лишается чувств, но вскоре приходит в себя… Пояс ея капота откололся, шаль свалилась с плеч, из под прозрачной батистовой сорочки виднеется высокая, колеблющаяся грудь… пред нею стоит он, пламенный, неукротимый… в последний раз гений-хранитель ея внушает ей мысль защищаться… но рука ея не успевает удержать его руку… Прикосновение этой руки, скользящей по телу, соединяется вскоре с сладостным чувством; глаза ея тускнеют; она не видит ничего вокруг себя, и падая, забывает весь мир, и, трепеща, предается ему вся.