Улица Темных Лавок - [12]

— Ничего не видно, — пробормотал Блант.

Он несколько раз чиркнул зажигалкой, но ветер задувал пламя. В конце концов он прикрыл его ладонью и поднес зажигалку к фотографии.

— Вот, посмотрите на этого человека, — сказал я. — Слева… У самого края…

— Ну?

— Вы знаете его?

— Нет.

Он склонился над фотографией, приставив ладонь козырьком ко лбу, чтобы не погасло пламя.

— Вам не кажется, что он похож на меня?

— Не знаю.

Он еще несколько секунд рассматривал фотографию, а потом вернул мне.

— Гэй здесь такая, какой я ее знал, — сказал он печально.

— Вот ее снимок в детстве.

Я протянул ему другую фотографию, и он, так же заслоняя рукой огонек зажигалки, принялся изучать ее в Позе часовщика, поглощенного сверхточной работой.

— Красивая была девочка, — сказал он. — У вас нет других ее фотографий?

— К сожалению, нет… А у вас?

— У меня был наш свадебный снимок, но я потерял его еще в Америке… Не знаю даже, сохранил ли я заметку о самоубийстве…

Его американский акцент, еле заметный поначалу, становился все ощутимее. От усталости?

— И часто вам приходится ждать, пока вас пустят домой?

— Все чаще и чаще. А как хорошо все начиналось… Моя жена была такой милой…

Он с трудом закурил сигарету — из-за ветра.

— Вот бы Гэй удивилась, если бы увидела меня в таком положении…

Он придвинулся ко мне, опершись рукой о мое плечо.

— Не кажется ли вам, старина, что Гэй была права, вовремя исчезнув?

Я смотрел на него. Он весь состоял из круглых линий. Лицо, голубые глаза и даже дугообразные усики. И рот, и пухлые руки. Он напоминал воздушный шар на ниточке, который дети иногда отпускают, чтобы проверить как высоко он поднимется в небо. И имя его, Уолдо Блант, казалось надутым, как такой вот шар.

— Очень сожалею, старина… Немного я смог вам рассказать о Гэй.

Я чувствовал, что он отяжелел от усталости и отчаяния, но не сводил с него пристального взгляда, боясь, что при малейшем порыве ветра он улетит, оставив меня наедине с моими вопросами.

8

Авеню Маршала Лиоте огибает скаковой круг ипподрома в Отее. С правой стороны — беговая дорожка, с левой — дома, построенные по одному проекту и разделенные скверами. Я прошел мимо этих роскошных казарм и остановился перед той, где покончила с собой Гэй Орлова. Авеню Маршала Лиоте, 25. На каком этаже? Консьержка с тех пор наверняка сменилась. Остался ли здесь хоть один жилец, который сталкивался с Гэй Орловой на лестнице или поднимался с ней в лифте? Или кто-то, кто меня узнает, потому что часто встречался здесь со мной?

Должно быть, когда-то, давным-давно, по вечерам я с бьющимся сердцем поднимался по лестнице дома 25. Она ждала меня. Ее окна выходили на скаковой круг. Странно, наверное, было наблюдать скачки отсюда, сверху, крошечные лошадки и жокеи двигались, словно фигурки в тире, по кругу, собьешь все мишени — выигрыш твой.

На каком языке говорили мы между собой? На английском? Не в этой ли квартире была сделана та фотография со стариком Джорджадзе? Как эта квартира была обставлена? Что, собственно, могли сказать друг другу вышеупомянутый Говард де Люц — я? — «из аристократической семьи», «доверенное лицо Джона Гилберта», и бывшая танцовщица, родом из Москвы, которая познакомилась на Палм-Айленд с Лаки Лучано?

Странные люди. Из тех, кто оставляет за собой лишь легкую дымку, которая тут же развеется. Мы с Хютте часто говорили об этих неуловимых существах. Они внезапно возникают из небытия и вновь погружаются в него, просверкав своими блестками. Королевы красоты. Сутенеры. Мотыльки. В большинстве из них даже при жизни не больше плотности, чем в летучем облачке пара. Хютте любил приводить в пример некоего «пляжного человека», как он его называл. Этот человек провел сорок лет своей жизни на пляжах или в бассейнах, болтая с курортниками и богатыми бездельниками. На тысячах летних фотографий он, в купальном костюме, стоит с краешка или на заднем плане какой-нибудь веселой компании, но вряд ли кто-нибудь мог бы сказать, как его зовут и откуда он взялся. Точно так же никто не заметил, как в один прекрасный день он исчез с фотографий. Я не осмеливался признаться Хютте, но мне казалось, что «пляжный человек» — это я. Впрочем, он бы не удивился. Хютте всегда повторял, что, в сущности, все мы «пляжные люди» и что «песок, — я привожу его выражение дословно, — лишь несколько мгновений хранит отпечатки наших шагов».

Фасад одного из домов выходил на какой-то заброшенный сквер. Купы деревьев, кустарник, лужайка, где давно не подстригали траву. Возле кучи песка спокойно играл ребенок, совсем один в этот солнечный предвечерний час. Я сел у лужайки, обратил глаза к дому и подумал, не выходили ли окна Гэй Орловой на эту сторону.

9

Ночь, лампа с абажуром из опалового стекла в Агентстве отбрасывает яркое пятно света на обитый кожей стол Хютте. За столом сижу я. Я листаю ежегодники Боттена, старые и недавние, и делаю заметки по мере своих открытий.

ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ (Жан Симети) и его супруга, урожденная Мэйбл Доунэхью, Вальбрез, Орн, тел. 21, и ул. Рейнуар, 23, тел. ОТЕЙ 15–28.

— КВФ — МЛ #

Светский Боттен, в котором это указано, был издан лет тридцать назад. Не о моем ли отце идет речь?