Улица Темных Лавок - [10]

— Мне неловко вас беспокоить…

— А вы меня не беспокоите, — сказал он задумчиво. — Я уже так давно ничего не слышал о Гэй… Да вы, собственно, кто?

— Ее родственник. Я… хотел бы узнать у вас некоторые подробности… ее жизни…

— Подробности?

Он потер висок указательным пальцем.

— Что я могу вам сказать?..

Мы шли вдоль отеля по узкой улочке, ведущей к Сене.

— Мне надо домой, — сказал он.

— Я провожу вас.

— Так вы правда родственник Гэй?

— Да. Наша семья хотела бы узнать побольше о ее судьбе.

— Она давно умерла.

— Я знаю.

Он шел очень быстро, и я еле поспевал за ним. Старался держаться рядом. Мы были уже на набережной Бранли.

— Я живу напротив, — сказал он, показывая на тот берег Сены.

Мы зашагали по Бирхакеймскому мосту.

— Вряд ли я смогу вам многое рассказать. Все это было так давно…

Он замедлил шаг, словно почувствовал себя наконец в безопасности. Может, он шел так торопливо, считая, что за ним следят. Или чтобы отделаться от меня.

— А я и не знал, что у Гэй есть родственники, — сказал он.

— Как же… со стороны Джорджадзе…

— Простите?

— Семья Джорджадзе… Фамилия ее деда — Джорджадзе…

— А, ясно…

Остановившись, он облокотился на каменный парапет моста. Я не мог последовать его примеру — у меня закружилась бы голова. Я стоял перед ним. Он заговорил не сразу.

— Вы знаете… что я был ее мужем?

— Знаю.

— Откуда?

— Это записано в старых документах.

— Мы вместе выступали в одном ночном кабачке в Нью-Йорке… Я играл на рояле… Она попросила меня жениться на ней, просто хотела остаться в Америке и не обращаться к иммиграционным властям… — Он покачал головой, вспомнив это. — Забавная была девочка. Потом она стала любовницей Лаки Лучано^[2]… Познакомилась с ним, когда начала выступать в казино на Палм-Айленд…

— Лучано?

— Да-да, Лучано… Она была с ним, когда его арестовали в Арканзасе… Потом встретила какого-то француза, я узнал, что они вместе уехали во Францию…

Его лицо просветлело. Он улыбался.

— Я рад, месье, что могу поговорить о Гэй…

Под нами, на правый берег Сены, проехал поезд метро. Потом второй, в обратном направлении. Их грохот заглушал голос Бланта. Он говорил мне что-то — я видел это по движениям его губ.

— …Самая красивая девушка, какую я знал…

И этот обрывок фразы, который я чудом уловил сквозь шум, поверг меня в глубокое отчаяние. Я стоял на мосту ночью, с совершенно незнакомым мне человеком и пытался вырвать у него какие-то сведения, которые могли бы пролить свет на мое прошлое, но из-за громыхания вагонов не слышал, что он говорил.

— Может, пройдем немного вперед?

Но он был так погружен в свои мысли, что даже не ответил. Он, видимо, давно уже не думал об этой Гэй Орловой, и теперь воспоминания о ней, всплывая на поверхность сознания, оглушали его, словно шквальный ветер. Он стоял неподвижно, по-прежнему опершись на парапет.

— Давайте все-таки пройдем вперед…

— Вы знали Гэй? Встречались с ней?

— Нет. Поэтому я и хотел, чтобы вы мне о ней рассказали.

— Она была блондинкой… с зелеными глазами… очень необычная внешность… как бы вам ее описать… Пепельные волосы…

Пепельная блондинка. Которая, возможно, сыграла не последнюю роль в моей жизни. Надо внимательнее рассмотреть ее фотографию. И постепенно все вернется. А может, он направит меня по более точному следу. Все-таки мне повезло, что я нашел этого Уолдо Бланта.

Я взял его под руку. Не могли же мы вечно торчать на мосту. Мы пошли по набережной Пасси.

— Вы виделись с ней во Франции? — спросил я.

— Нет. Когда я приехал во Францию, ее уже не было в живых. Она покончила с собой…

— Почему?

— Она часто мне говорила, что боится постареть…

— А когда вы ее видели в последний раз?

— После истории с Лучано она познакомилась с тем французом. В то время мы иногда виделись.

— Вы знали этого француза?

— Нет. Она говорила, что собирается выйти за него, чтобы стать француженкой… Она была одержима идеей обрести гражданство…

— Вы развелись?

— Конечно… Наш брак длился всего полгода. Как раз достаточно, чтобы успокоить иммиграционные службы, которые хотели выдворить ее из Соединенных Штатов.

Я напряженно слушал, стараясь не упустить нить рассказа. Тем более что он говорил очень тихо.

— Она уехала во Францию… И больше я ее не видел… А потом узнал… о самоубийстве…

— Как вы узнали?

— От одного приятеля-американца, он был знаком с Гэй и оказался в то время в Париже. Он прислал мне маленькую вырезку из газеты…

— Вы сохранили ее?

— Да, конечно, она у меня дома, в столе.

Мы поднялись к садам Трокадеро. Там царило оживление, фонтаны были освещены. У фонтанов и на Иенском мосту толпились туристы. Этот октябрьский субботний вечер казался весенним — много гуляющих, теплый воздух, еще не облетевшие листья.

— Я живу чуть дальше…

Сады Трокадеро остались позади, мы свернули на Нью-Йоркскую авеню. Там, на набережной, под деревьями, у меня возникло неприятное ощущение, что все это мне только снится. Я уже прожил свою жизнь и теперь просто призрак, парящий в теплом воздухе субботнего вечера. К чему восстанавливать оборванные связи, отыскивать ходы, которые давным-давно замурованы? И я уже с трудом верил в реальность этого пухлого усатого человечка, идущего рядом.

— Как странно, я вдруг вспомнил имя француза, с которым Гэй познакомилась в Америке…