Улица становится нашей - [6]
«Прочь!» — фыркает моторка.
Убегает «газик».
Отчаливает моторка. Подхватывает прачечную на буксир и тащит за собой. А на прачечной — яблоку негде упасть. Здесь весь отряд имени Юрия Гагарина.
— Ласка! Ласка!
Это кричит Воронок. Морской и воздушный волк Икар Воронок, с черными, как у негра, волосами и рыжей россыпью искристых меток на лице.
Он стоит на палубе отбитого у пиратов фрегата, и ветер приключений раздувает огонек его галстука.
— Ласка! Ласка!
Не помня себя Кобра штопором ввинчивается в воду и плывет наперерез моторке. Мокрые, веселые руки выуживают ее из воды и вытаскивают на палубу фрегата-прачечной. Благодарная Кобра тычется в лица ребят, со смехом уклоняющихся от собачьих поцелуев.
Над речкой Снежкой ходит тихий ветерок-невидимка. Он шарит по опустевшему берегу, осторожно переворачивает листок забытой кем-то из ребят книжки и погружается в чтение.
Он затих. Он весь в прошлом. Он не слышит, как Ленька поет в солнечную трубу, возвещая начало новых событий и новых книг.
Пропавшая буква
Тревога
Известность пришла к Феде Пустошкину на уроке пения. Он был новичок, и учитель, Моисей Иванович, прежде чем начать занятия, решил проверить его голосовые данные.
— Внимание! — сказал Моисей Иванович. — Делаю пробу.
Смычок в его руках сверкнул, как фехтовальная шпага, и пронзил узкую талию скрипки.
До-о-о! — жалобно простонала скрипка.
— Теперь ты, Пустошкин, — сказал Моисей Иванович.
— До-о-о! — неуверенно пробасил Федя.
— Ре-е-е, — мягким, чуть дребезжащим голосом протянул старый Моисей Иванович.
Увы, все голосовые клапаны у Феди были поставлены на один лад.
— Ре-е-е, — пробасил он.
Класс замер. Он пока еще не смеялся, но смех клокотал у него в груди. Еще одно «ре», напоминающее рев рассерженного медвежонка, и лава смеха вырвалась наружу. Все вокруг запрыгало, зазвенело, закачалось…
Один Моисей Иванович не дрогнул перед лицом разбушевавшейся стихии. Он вынул часы и, скрестив на переносице мохнатые брови, стал терпеливо следить за ходом секундной стрелки.
Класс хорошо знал, что за этим последует. Моисей Иванович подождет, пока ребята успокоятся, и дребезжащим тенорком скажет:
— Пять минут, похищенных у искусства… На полминуты больше, чем в прошлый раз.
Смеяться сразу расхотелось.
— Внимание! — сказал Моисей Иванович. — Пустошкин будет петь. Что ты будешь петь, Пустошкин?
Федя залился краской и судорожно дернул плечом.
— Не знаю…
— Ну, какую-нибудь пионерскую песню, — подсказал учитель.
— Я не пионер.
В классе стало тихо. Пустошкин не пионер? В это было трудно поверить. В пятом классе, и не пионер. Вот тебе и на…
На перемене об этом узнала вся школа. Чинный школьный хоровод, вращавшийся вокруг бюста великого педагога Песталоцци, изменил направление и сделал центром своего вращения Федю Пустошкина.
— Этот?
— Он…
— Не может быть, чтобы не пионер…
— Видишь, без галстука.
Лариса Сергеева, председатель совета отряда пятого класса «А», вихрем налетела на классного руководителя:
— Зиночка Петровна! Что я вам скажу… У нас Пустошкин не пионер.
Зинаида Петровна, молодая учительница физкультуры, не умела сердиться. Хотя рассердиться надо было непременно, потому что Лялька позволила себе раз и навсегда запрещенное, назвав ее Зиночкой Петровной. Пустошкин как-то сразу вытеснил у нее из головы все остальное. Не пионер… И надо же было такому случиться… И где? В ее классе. Однако что же делать? Ждать, когда ее вызовет директор Дмитрий Васильевич и скорбным голосом спросит, почему ученики вверенного ей класса не являются членами детской коммунистической… Нет, ждать этого нельзя. Тем более, что ошибку легко можно исправить.
Зинаида Петровна не умела сердиться. Но она умела принимать решения, быстрые и точные.
— Лариса, — сказала она, — собери после занятий отряд и задержи Пустошкина. Будем принимать его в пионеры.
…Речь Зинаиды Петровны на сборе отряда пятого класса «А» была краткой. По ее убеждению, пионером Пустошкин не стал только по недоразумению. Не озорник… Двоек не бывает… Разве этого мало, чтобы, как все, носить красный галстук?
— Ребята! — сказала она. — В нашем классе учится Федя Пустошкин. Новичок. Федя, встань.
Федя смущенно приподнялся над партой.
— Все видят Федю Пустошкина? — спросила учительница.
— Все, — весело отозвался класс.
— Все видят, что Федя Пустошкин без галстука?
— Все, — нестройно отозвался класс.
— Но это вовсе не потому, что галстук у него… — Взгляд учительницы скользнул по классу и сразу нашел то, что искал: Сережа Бойков стыдливо прикрыл шею ладошкой. — Не потому, — продолжала Зинаида Петровна, — что галстук у него, как у Бойкова, в стирке. Федя Пустошкин не успел вступить в пионеры. Эту Федину ошибку надо исправить. Кто за то, чтобы Федю принять в пионеры?
«За» были все.
— Лариса, — сказала Зинаида Петровна, — одолжи Пустошкину свой галстук. Пустошкин Федя, с этого дня можешь считать себя пионером.
И Федя стал пионером.
Но пробыл он в этом звании недолго.
Утром следующего дня, перед уроками, Федя разыскал старшую вожатую Валентину Сергееву и, протянув ей красный галстук, сказал:
— Возьмите, пожалуйста… Бабушка не велит…
Федя виновато улыбнулся и отошел.
