Улица с односторонним движением - [14]
МИШЕНИ. – Следовало бы, составив единое собрание, описать ландшафты тиров. Тут была ледяная пустыня, на фоне которой во многих местах выделялись белые головки глиняных курительных трубок – точки прицела, – связанные пучком. Сзади, на фоне смутных очертаний деревьев, были нарисованы два лесника. Впереди, словно передвижные декорации, две сирены с волнующими грудями, написанные маслом. Еще где-то торчат трубки из волос женщин, редко изображаемых в юбках, чаще в трико. Или эти женщины выглядывают из-за веера, который разворачивают у себя в руках. В «Tirs aux Pigeons»[39] на заднем плане медленно вращаются подвижные трубки. Другие кабинки представляют собой театр, где посетитель сам ставит спектакль с помощью ружья. Если он попадает в черное, начинается представление. Как-то раз было тридцать шесть ящиков, и над обрамлением сцены у каждого стояло то, что и должно было за ним скрываться: «Jeanne d'Arc en prison», «L'hospitalité», «Les rues de Paris».[40] В другой кабинке – «Exécution capitale»[41]. Перед закрытыми воротами – гильотина, судья в черной мантии и священнослужитель с распятием. Если выстрел оказывается удачным, то открываются ворота и выдвигается деревянная доска, на которой между двумя палачами стоит преступник. Он автоматически ложится под нож гильотины, и ему отсекают голову. То же самое: «Les délices du mariage»[42]. Открывается убогий интерьер. Посередине комнаты сидит отец, он держит ребенка на коленях, а другой рукой качает колыбель, в которой лежит еще один. «L'enfer»[43] – открываются ворота, и появляется черт, который мучает бедную душу. Рядом другой черт сталкивает попа в котел, где поджариваются проклятые. «Le bagne»[44] – ворота, а перед ними – тюремный сторож. Когда в них попадаешь, сторож начинает звонить в колокол. Он звенит, и ворота открываются. Видно, как двое заключенных возятся вокруг большого колеса; кажется, им надо его крутить. Еще одна ситуация (Konstellation): скрипач с танцующим медведем. Когда в него стреляют, смычок начинает двигаться. Медведь бьет лапой по литаврам и поднимает ногу. Тут можно подумать о сказке про Храброго портняжку, разбудить выстрелом Спящую красавицу, расколдовать от ядовитого яблока Белоснежку и освободить Красную Шапочку. Со сказочной и целительной силой выстрел поражает средоточие жизни этих кукол, отсекая чудовищам голову и превращая их в принцесс. Так и у тех больших ворот без надписи: если метко в них выстрелить, они открываются, и перед красным плюшевым занавесом появляется мавр, который, кажется, слегка кланяется. Он несет перед собой золотое блюдо. На нем лежат три фрукта. Открывается первый, а внутри – крошечный человечек, отвешивающий поклоны. Во втором кружатся в танце такие же две крохотные куклы. (Третий фрукт не открывается.) Под ними, перед столом, на котором возвышаются остальные декорации, маленький деревянный рыцарь с надписью: «Route minée»[45]. Когда попадаешь в яблочко, начинается треск, и рыцарь со своим конем летит кувырком, не выпадая, разумеется, из стремян и седла.
СТЕРЕОСКОП. – Рига. Ежедневный рынок, плотно застроенный город с низкими деревянными лачугами на моле (широкой, грязной, каменной насыпи без пакгаузов) тянется вдоль Даугавы. Маленькие пароходы, у которых труба часто едва видна из-за причала, пришвартовались около чернеющего города гномов. (Более крупные корабли пристают ниже течения Даугавы.) Грунтовка – это грязные доски, на которых, сверкая в холодном воздухе, расплываются скудные краски. Кое-где на углах, рядом с бараками для рыбы, мяса, сапог и одежды, стоят весь год мещанки с цветными бумажными розгами, которые на западе появляются только в канун Рождества. Пожурить любящим голосом – вот назначение этих розог. За несколько сантимов – разноцветные пучки веток для наказания. В конце мола за деревянной оградой, всего в тридцати шагах от воды громоздится красно-белыми горками яблочный рынок. Выставленные на продажу яблоки лежат в соломе, а проданные – без соломы в корзинах домохозяек. Сзади возвышается церковь темно-красного цвета, которая на холодном ноябрьском воздухе не сравнится с печеными яблоками. – Несколько лавок для моряков находятся в маленьких домиках недалеко от мола. На них нарисованы корабельные снасти. Повсюду вывески и стены домов, разукрашенные изображениями товаров. У одного магазина в городе на неоштукатуренной кирпичной стене изображены чемоданы и ремни намного больше натуральной величины. Низкий угловой дом с лавкой для корсетов и дамских шляп разукрашен сияющими дамскими лицами и строгими бюстье на охристо-желтом фоне. В углу перед ним стоит фонарь, на стеклах которого изображено что-то похожее. Все вместе напоминает фасад какого-то фантастического борделя. На серой стене другого дома, тоже недалеко от гавани, пластично, в черно-серой гамме – мешки с сахаром и уголь. Где-то в другом месте из рога изобилия дождем льются ботинки. Товары из железа – молотки, шестеренки, щипцы и крошечные винтики – детально прорисованы на вывеске, которая выглядит как картинка из стареньких детских книг-раскрасок. Город изобилует такими рисунками – словно его достали из выдвижных ящиков. Но среди них выступает много высоких, похожих на крепости и до смерти печальных зданий, воскрешающих в памяти все ужасы царизма.
Предисловие, составление, перевод и примечания С. А. РомашкоРедактор Ю. А. Здоровов Художник Е. А. Михельсон© Suhrkamp Verlag, Frankfurt am Main 1972- 1992© Составление, перевод на русский язык, художественное оформление и примечания издательство «МЕДИУМ», 1996 г.
В этой небольшой книге собрано практически все, что Вальтер Беньямин написал о Кафке. У людей, знавших Беньямина, не возникало сомнений, что Кафка – это «его» автор (подобно Прусту или Бодлеру). Занятия Кафкой проходят через всю творческую деятельность мыслителя, и это притяжение вряд ли можно считать случайным. В литературе уже отмечалось, что Беньямин – по большей части скорее подсознательно – видел в Кафке родственную душу, нащупывая в его произведениях мотивы, близкие ему самому, и прикладывая к творчеству писателя определения, которые в той или иной степени могут быть использованы и при характеристике самого исследователя.
Вальтер Беньямин (1892–1940) – фигура примечательная даже для необычайного разнообразия немецкой интеллектуальной культуры XX века. Начав с исследований, посвященных немецкому романтизму, Гёте и театру эпохи барокко, он занялся затем поисками закономерностей развития культуры, стремясь идти от конкретных, осязаемых явлений человеческой жизни, нередко совершенно простых и обыденных. Комедии Чаплина, детские книги, бульварные газеты, старые фотографии или парижские пассажи – все становилось у него поводом для размышлений о том, как устроена культура.
Целый ряд понятий и образов выдающегося немецкого критика XX века В. Беньямина (1892–1940), размышляющего о литературе и истории, политике и эстетике, капитализме и фашизме, проституции и меланхолии, парижских денди и тряпичниках, социалистах и фланерах, восходят к поэтическому и критическому наследию величайшего французского поэта XIX столетия Ш. Бодлера (1821–1867), к тому «критическому героизму» поэта, который приписывал ему критик и который во многих отношениях отличал его собственную критическую позицию.
Три классических эссе («Краткая история фотографии», «Париж – столица девятнадцатого столетия», «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»), объединенные темой перемен, происходящих в искусстве, когда оно из уникального становится массовым и тиражируемым. Вальтер Беньямин (1892–1940) предлагает посмотреть на этот процесс не с консервативных позиций, а, напротив, увидеть в его истоках новые формы социального бытования искусства, новую антропологию «массового зрителя» и новую коммуникативную функцию искусства в пространстве буржуазного мира.
«Эта проза входит в число произведений Беньямина о начальном периоде эпохи модерна, над историей которого он трудился последние пятнадцать лет своей жизни, и представляет собой попытку писателя противопоставить нечто личное массивам материалов, уже собранных им для очерка о парижских уличных пассажах. Исторические архетипы, которые Беньямин в этом очерке намеревался вывести из социально-прагматического и философского генезиса, неожиданно ярко выступили в "берлинской" книжке, проникнутой непосредственностью воспоминаний и скорбью о том невозвратимом, утраченном навсегда, что стало для автора аллегорией заката его собственной жизни» (Теодор Адорно).
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».