Улица Марата - [6]

Шрифт
Интервал

Но западный человек все равно остается здесь чужим, а русские женщины традиционно относятся к иностранцам скептически.

2. МОСКОВСКАЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛКА

Москва, вечер, половина седьмого. В шесть часов я должен был быть на станции метро «Баррикадная», но я заблудился по дороге в лабиринте переходов. Во всем были виноваты эти русские буквы.

Вот телефонная будка. Мне надо разменять десять рублей, но вместо этого я получаю входной билет в зоопарк. У меня даже не хватило мужества протестовать, потому что однажды я уже менял здесь бабки. Это была касса зоопарка. Я был снаружи даже несчастней зверей внутри. Я пересек улицу, хотя теперь уже точно знал, где мое место.

К чему эта сумасшедшая цивилизация? Я купил в киоске какую-то фигню, чтобы добыть мелочь, и позвонил.

— Какой же ты мудак, Гюнтер! — рассердилась Татьяна. — Мы напрасно прождали тебя с сыном почти целый час!

— ОК! Прошу прощения, я сейчас приеду, в половине восьмого я уже буду у вас…

Она еще раз подробно объяснила, как ехать.

Район Ясенево, там, где в роще расположен отель КГБ. Редакторша крупного московского литературного журнала жила в спальном районе среди бетонных высоток.

Сына не было дома.

Мне потребовалось полчаса, чтобы добраться. В этот раз мне удалось пересесть в нужном месте. До этого я вышел не там, где следовало, и застрял в человеческой пробке.

Таня явно обрадовалась моему приезду, хотя ей и пришлось ждать меня дважды. В квартире мы были одни. Это был довольно просторный флэт с двумя балконами. Гостиная была буквально набита книгами. Таня была интеллектуалкой. Раньше ей явно жилось не хуево, но теперь тираж журнала значительно сократился. Новое русское правительство больше не занималось распространением литературы. О прежнем тираже в 40.000 экземпляров теперь можно было только мечтать.

Сначала она принесла немного жорева — салаты и сыр. Затем мы перебрались в кухню пить чай и немецкое вино.

— Ах, Гюнтер, я превращаюсь в алкоголичку, — пожаловалась она.

Наверное, нужно было принести водку… Но, возможно, нет, потому что тогда мы нажрались бы в задницу и бессмысленно отрубились, в то время, как мне хотелось чего-то еще. Тане было 42 года. Седые прямые волосы. Стройная. Немного высохшее лицо. Опухшие губы. Она говорила быстро и часто с горькой иронией — злая на язык интеллектуалка, прекрасно владеющая немецким.

У нее были друзья в Германии, и она показала мне их фотографии. Потом она рассказала мне о каком-то америкосе, который прожил у нее четыре дня и влюбился, о чем она узнала уже позже, когда он стал присылать ей посылки со шмотками на адрес редакции.

— Представляешь, Гюнтер, он влюбился, а я этого даже не заметила!

Я этого не заметила… — сказала она, сокрушенно тряся головой.

Я его понимал, если признаешься сразу, то женщины насрут тебе в душу, поэтому всегда выгоднее до поры до времени скрывать свои чувства, оставаясь молчаливым поклонником. Кроме ее сына у нее жил еще 24 летний немецкий студент-картограф, рисовавший маршруты общественного транспорта, молодой гомодрил, который почему-то спал в ее комнате.

— Ты анти-социальный тип, Гюнтер…

Это была констатация факта, поэтому я не возражал.

Постепенно я придвигался к ней ближе. У нее на столе стоял мелкий виноград с родины ее родителей — из Молдовы. Она была наполовину еврейкой. В прихожей висели фотографии ее предков. И внешность мамы говорила сама за себя. Разговор принимал все более интересные обороты.

— На Западе, Гюнтер, бабам не нужны мужики, но у нас все по-другому, мы более патриархальны. У нас мужик является для бабы авторитетом.

Тут мне захотелось к ней присосаться. Она в свою очередь закатила глаза и высунула язык. Я сунул ей в пасть маленькую виноградину.

— Как собаке, — сказала она, после чего я выцеловал обратно этот символический анахронизм.

Я совсем забыл о псе, тихой домашней твари, ничем себя не проявлявшей, разве что в самом начале, когда я пришел. Он не был ревнивцем, которого нужно было запирать в другой комнате. Но Тане необходимо было с ним погулять.

Мы прошлись до продовольственного магазина и обратно. Таня прижалась ко мне, и я ощутил ее тело. Это был знак. Мне не следовало стесняться.

Пес погадил на клумбу. Мы вернулись назад. Дом выглядел прилично

— в подъезде не было окурков и запаха мочи, как в подъезде дома рабочих Трихомонозовых, у которых я снимал комнату.

Она отперла дверь. Мы выпили хуевейший кофе. Я не знал, был ли он хуевей, чем в США, но, во всяком случае, хуевей, чем в Вене. Она много пиздела, показывая мне фотоальбомы. Позднело.

— Гюнтер, ты можешь ночевать здесь…

Я вздохнул с облегчением.

— Да, спасибо, но я должен позвонить Зинаиде и Анатолию — людям, у которых живу, родителям Игоря. И сказать, что я не приду.

Что я немедленно и сделал. Она была в платье, а ее ноги обтягивал белый нейлон. Я сконцентрировал усилия. Я гладил ее ноги от пят к лодыжкам, щекоча под коленями. Она позволяла все, не прекращая пиздеть о всякой хуйне. О том, что в России все катится к чертовой бабушке, что жить здесь невозможно, что полагаться можно только на Ельцина, что Хасбулатов и Руцкой предатели, и так далее.


Рекомендуем почитать
Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.