Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [37]

Словом, башмачное дело было улажено буквально в несколько минут, и я получил вместо бракованной пары такие туфли, которые живы еще до сих пор, но только находятся, конечно, уже не в доме, а на садовом участке, где надеваются всеми членами семьи для производства работ в ненастную погоду.

Управляющий, подобострастно улыбаясь, еще попытался дополнительно вручить мне пухленький конверт с денежной компенсацией за причиненный моральный ущерб. Но я, выдерживая до конца роль хмурого обозленного офицера, которому недобросовестные коммерсанты испоганили отпуск, скрепя сердце, гордо отказался, заслужив, как мне показалось, одобрительный взгляд Андреаса.

Чтобы до конца пояснить многоликую роль «этого бездельника Андреаса» в отделении, расскажу еще об одном случае, приключившемся в солнечное воскресенье, когда почти все сотрудники выехали на пикник в Буду, в район римских бань, называемый Аквинкум. В отделении оставались лишь майор Афанасьев, отсыпавшийся вволю по выходным дням, три женщины в подвальном этаже, готовившие легкий ужин и, конечно, непременный Андреас.

Что-то непонятное произошло в полдень с нашей кормилицей буренушкой-ведерницей Соней, по-прежнему ютившейся в отгороженном уголке гаража среди грузовых автомашин. То ли это был обморок, вызванный жарой, то ли у Сони разъехались ноги на мазутно-навозной жиже, то ли еще по какой-либо невыясненной коровьей причине, но Соня брякнулась на цементный пол и осталась лежать там в холодке, даже не пытаясь не только вскочить на ноги, но и просто поднять голову. Перепуганный Афанасьев, благоухающий только что вылитой на себя бутылочкой одеколона, собрал женщин из кухни, приволок веревку. Куда там! Не удалось даже сдвинуть Соню с места. Тогда Афанасьев ввалился в каморку к Андреасу, как обычно в свободные минуты изводившему своими непонятными каракулями чистые листы:

— Андреас, бегом на выручку погибающих.

Андреас кинулся в гараж к Соне, молниеносно оценил ситуацию и сделал всего лишь один короткий телефонный звонок. Три пожарные машины мигом примчались на улицу Королевы Вильгельмины, дом номер четыре. Их встретил пожилой красноармеец с выцветшей пилоткой на седых кудрях и повелительным жестом, не проронив ни единого венгерского, а тем более русского слова, приказал отвинтить пожарные рукава и захватить их с собой. Затем отвел недоумевающих борцов с огнем во главе с брандмейстером к гаражу, к разлегшейся в жидком месиве Соне. Снова властными жестами показал, что следует сложить рукава, подвести под корову и, взявшись за них со всех сторон, осторожно поставить животное на ноги.

Пожарники сначала оторопели от порученного им непривычного дела, даже возмущенно загудели. Но потом, вспомнив все-таки, что находятся в здании оккупационных властей, понукаемые брандмейстером и буйным майором Афанасьевым, пришедшим в себя после краткого приступа паники, быстро и без особых усилий выполнили требуемое.

Корова Соня, став на ноги, тут же потянулась мордой к сену и стала равномерно жевать. Видимо, проголодалась на прохладном полу.

А Андреас, уважительно пожав руку каждому пожарнику в отдельности и произнеся по-русски слова благодарности: «Очен пасиба», проводил всех их, балагурящих и хохочущих, до машин и, дождавшись, когда они тронутся, и помахав на прощанье рукой, снова отправился в свою каморку малевать каракульки.

«Очен пасиба» от Афанасьева он и на сей раз не дождался.

Один раз я возвратился в отделение рано утром — у меня не было определенных часов работы, приходилось «выходить на объекты», когда требовалось, и днем и ночью. Будить Зою не хотелось, пусть поспит еще часика два. Узнал у часовых, что Андреас уже у себя, и пошел к нему в кабинетик. Но его там, к моему удивлению, не было. Застал я его в канцелярии, причем за необычным делом, которое показалось мне подозрительным и навело на недобрые мысли.

Пользуясь отсутствием работников отделения, которые все еще спали по своим комнатам, он с помощью отвертки и каких-то других инструментов отвинчивал тяжелые литые бронзовые ручки с дверей канцелярии.

— Что вы такое творите, Андреас? — выкрикнул я, не скрывая негодования.

Он, не отвечая, снял ручку, уже отделенную от двери, положил ее к трем остальным, лежавшим в ящике, взял его под мышку и, поманив меня пальцем, повел к себе в каморку.

— Вот собираюсь срисовывать с них узоры. То, что майор Афанасьев называет пачкотней.

— А зачем?

— Дорогой мой, я никому еще не рассказывал об этом. А вот вам придется, раз уж захватили меня врасплох, — рассмеялся он, — Дело в том, что до мобилизации в венгерскую армию я был фабрикантом. Да, да, да! И производил, как ни странно, именно такие фасонные дверные ручки. У нас тогда много строили, они хорошо шли, я прилично зарабатывал. А теперь опять решил заняться выпуском ручек. Вот таких медных. На них, по моим расчетам, в ближайшее время будет большой спрос. Вы обратили внимание, как охотно люди возвращаются к старине?

— И вы сами их производите? — спросил я все еще недоверчиво.

— Пока еще только готовлюсь. Рисунки вот срисовываю. И, конечно, не столько я сам готовлюсь, сколько мой сын Арпад. Он делает матрицы, закупает нужный материал, Я же не вечно буду у вас работать. Вот уйду, и тогда откроем вместе с ним фабрику, наймем десятка два рабочих — и в бурное плавание по волнам предпринимательского моря.