Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [36]

Я с ними не поехал, хотя Гуркин считал, что мой венгерский в сочетании с офицерской формой мог бы здесь пригодиться. Но Андреас попросил разрешения действовать в одиночку и прихватил с собой только пострадавшего, который, как я понимал, был ему больше нужен для антуража и психологического давления на алчных деятелей прилавка.

Уже через полчаса они оба вернулись, и по сияющему лицу командированного было ясно, что дело выгорело. Работник ЦК получил не только новую ручку, правда, не «паркер» — таких сокровищ в привокзальном магазине не водилось, но тоже вполне приличную, и обратно все свои деньги до последнего пенго «за причиненное беспокойство».

Когда я спросил Троппауэра, как это ему удалось, он, загадочно улыбаясь, произнес:

— Извините, секрет фирмы. Когда-нибудь сами поймете.

И я понял это очень скоро.

Нам с Зоей дали первый за все военное и послевоенное время отпуск. Мы собрались в Москву. Была поздняя весна. Я полагал надеть свой единственный штатский костюм, в котором женился, но вот обуви подходящей не было. И я, самоуверенно полагаясь на свой богатый заграничный опыт, направился в солидный фирменный магазин на торговой улице Будапешта Ваци и приобрел там по совету услужливого продавца модерновые черные туфли с витиеватыми вытачками на верхах и толстенными, в два пальца, подошвами, больше похожими на танки-недомерки. Их потом так и стали называть: танкетки.

— Да им, верно, двадцать лет износу не будет! — произнесла Зоя, мельком взглянув на эти шедевры сапожных дел мастеров, чем даже слегка обидела меня. Я ожидал, что восторгам по поводу моего приобретения не будет конца.

На второй день нашего приезда в Москву на одной из танкеток лопнул тоненький слой кожи на подошве и изнутри полезли аккуратно спрессованные листы газет сравнительно недавних будапештских выпусков. К концу дня устаревшие газетные новости полезли и из нутра другой танкетки.

Пришлось переобуваться в сапоги и в таком виде расхаживать по московским родичам и знакомым: галстук, белая сорочка, приличный синий костюм в полоску и поношенные армейские бахилы.

Вернувшись в Будапешт, я первым долгом потащил в каморку Андреаса под холлом подбитые танкетки. Он молча покачал головой, сразу смекнув, в чем дело. Затем позвонил в магазин, где туфли были куплены, и от имени юрисконсульта советской комендатуры Будапешта (такой должности там и в помине не было) наорал на управляющего, обвинив его лично в злостном саботаже против военнослужащих Красной Армии, за что он в полной мере ответит по законам оккупационного времени. Затем потребовал передать владельцу фирмы, что его филиал по улице Ваци будет, по всей вероятности, закрыт в ближайшие же дни, и приказал срочно готовить опись наличествующих на данный момент товаров на складе.

— Впрочем, — сказал он напоследок в трубку, — сейчас к вам приедет наш представитель с пострадавшим. Ждите!

Снял белесую латаную гимнастерку, аккуратно повесил ее на плечики, облачился в свой впечатляющий костюм и убедил меня выпросить у Гуркина нашу знаменитую «шкоду люксус супериор», бывшую собственность румынского короля Михая. И еще убедил меня не вмешиваться в его разговор с управляющим и не подавать вида, что понимаю венгерский. Я должен только грозно хмурить брови и недобро щуриться.

У магазина нашу «шкоду люксус супериор» уже поджидали трое продавцов. Двое из них ринулись открывать дверцы машины, третий рванул в магазин, видимо доложить управляющему.

Тот, часто кланяясь, встретил нас у входа в торговое помещение и повел в свой кабинет, приказав по пути секретарше, как это заведено в Венгрии, сварить для каждого из нас по чашечке свежего кофе-эспрессо,

Затем, горестно вздыхая и покачивая головой, осмотрел танкетки с протухшими газетными новостями, небрежно, без слов кинутыми на его стол Андреасом, и велел тотчас же найти некоего Шандора, которому, по всей вероятности, предстояло сыграть в спектакле незавидную роль козла отпущения.

Андреас между тем известил коротко и деловито, что является помощником известного в Венгрии присяжного поверенного Тивадара Даноша, которому поручено вести дело по жалобе советского капитана, и он намерен выполнить свои обязанности со всей ответственностью.

Управляющий потел, непрерывно вытирал лысину мокрым платком и твердил, как заведенный:

— Решительно не понимаю, как такое могло случиться! Решительно не понимаю... Репутация фирмы... Решительно не понимаю...

Пока, наконец, в кабинет не влетел, будто втолкнутый ногой из коридора, искомый Шандор и ляпнул с ходу, вероятно ни о чем не предупрежденный и уверенный, что прибывшие из советской комендатуры ни бельмеса не смыслят в венгерском:

— Господин управляющий, из слов офицера, покупавшего обувь, я уловил, что он уезжает в Москву и, как вы велели поступать в подобных случаях, выбрал ему подходящую пару из контейнера для невозвращающихся...

— Вы уволены! — не дав ему договорить, завизжал управляющий не столько от гнева, сколько от чувства неловкости: позорящая солидное предприятие деталь так некстати высунулась наружу. — Вы уволены! В обеденный перерыв получите расчет, а завтра на работу больше не выходите... Этот безмозглый болван все перепутал, уважаемый господин присяжный поверенный. Контейнер с браком подготовлен нами, разумеется, не для продажи, а для отправки обратно на фабрику...