Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [39]

А второй А. Троппауэр — это, конечно, сам Андреас Троппауэр, сеньор. Вернее, память о нем, так как по возрасту — больше ста лет! — он уже не может быть ни владельцем, ни работником этой, по всей вероятности, преуспевающей фабрики дверных ручек.

Так мы с женой получили прощальный привет от нашего «бездельника Андреаса».

ДВЕ ВСТРЕЧИ В ОДНОМ И ТОМ ЖЕ МЕСТЕ

В тот вечер мы с Гуркиным. засиделись у него в кабинете далеко за полночь. Разговор шел не из легких. Я с азартом напирал на него, доходя до границ дозволенного. Он же, хорошо понимая источник моей горячности, отбивался без резкостей, спокойно, логично, и только по редким подергиваниям скул можно было судить, что спокойствие стоит ему определенных усилий. Но заорать на меня, крикнуть «Хватит!» или «Приказываю замолчать!» — такого Гуркин позволить себе не мог.

Речь шла об издании популярных советских книг для венгерской молодежи, таких, как «Чапаев», «Железный поток», «Как закалялась сталь»... У моих подопечных прогрессивных молодежных организаций не было ни бумаги, ни средств, необходимых для оплаты типографских расходов. Было только одно: переводчики-энтузиасты с недавно организованных факультетов русского языка брались сделать свою часть работы бесплатно, на голом интересе. Но все остальное стоило страшно дорого, к тому же в Венгрии в свободной продаже бумаги вообще не было, пришлось бы прибегать к услугам спекулянтов. В результате каждый экземпляр тиража обошелся бы в такие деньги, что молодым заводским ребятам в трудно выползавшей из послевоенной разрухи стране просто не на что было бы купить книги, и они залегли бы мертвой грудой на прилавках магазинов. Все это Гуркин доказывал мне абсолютно неопровержимо, что называется, на пальцах. Взвинченный непрестанными укорами моих венгерских друзей, — они не без основания жаловались, что мы им, в основном, обещаем, а не помогаем, — я же напирал на отдельные факты, которые, конечно, погоды не делали, но доводом в споре, хоть и шатким, послужить могли.

— Вот вчера майор Афанасьев привез в отделение «студебеккер», полный бумаги. Сегодня на полуторке — еще два больших рулона! — запальчиво выложил я один из своих аргументов.

— Да, нам отдали недоданные в прошлый квартал пять тонн. Но половина принадлежит не нам, а обществу «Венгрия — СССР». Да если бы и вся бумага наша была, то много ли книг издашь на ней.

—— Пять тонн!

— А что пять тонн, что такое пять тонн! — на лицо Гуркина снова дернулись скулы. — Сколько весит один экземпляр книги «Как закалялась сталь»? Вы прикидывали?

— Самое большее — полкило!

— Допустим. Значит, пять тонн — это десять тысяч книг. Но только теоретически. А отходы? А типографский брак? Шесть-семь тысяч экземпляров — больше не получится.

— Шесть-семь тысяч сегодня, Шесть-семь тысяч завтра...

— Шесть-семь тысяч сегодня, шесть-семь тысяч через полгода, а, учитывая неравномерность поставок, нехватку бумаги у нас в СССР, через год. Ну и что же в итоге? Каких-нибудь пятнадцать тысяч одной только «Как закалялась сталь» за два года. А в венгерских левых молодежных организациях, вы сами говорите, двести тысяч членов!

— Конечно, не сразу... Но постепенно можно было бы...

— За каких-нибудь двадцать лет. И еще двадцать лет на «Чапаева». И еще столько же на «Рожденные бурей»... О других расходах, которые мы вообще никогда не сможем взять на себя, я уже не говорю: переплет, специальная бумага для форзаца... И потом, о качестве перевода вы задумывались? Ведь эти энтузиасты по существу только начали изучать русский язык. Хотя «моя твоя понимай» — это для них уже пройденный этап, но многие еще путают «муку́» с «му́кой». Представляете себе в книге черным по белому: «Он принял смертную муку́». Как будет «мука́» по-венгерски?

— «Лист».

— Значит, Ференц Лист... Интересно, я не знал... А «му́ка»?

— «Кин».

— Вот во что могут вылиться эти скороспелые самоделки... Знаете, старший лейтенант, мы с вами все равно сегодня эту проблему не решим. Уже третий час ночи. Давайте лучше на боковую. А на днях, обещаю вам, я переговорю с венской «Эстеррайхише цайтунг», с ее редактором полковником Лазаком. У них и средств побольше, и бумаги, и печатать в Вене куда дешевле. Еще сколько-то и для себя заработают...

С тем и разошлись.

А утром, когда я, злой и невыспавшийся, явился с запозданием к завтраку, рядом с моим начальником, свежим, как огурчик, сидел очередной гость — незнакомый мне худощавый желтолицый человек средних лет в гладко-синем костюме, с узким, как лезвие, галстуком, чуть примятым снизу. «Из ЦК, инструктор иностранного отдела», — сразу определил я. Гостей в отделении перебывало много, и мы все научились довольно точно их классифицировать.

Гуркин и его гость поели раньше меня. Проходя мимо, Гуркин задержался возле моего стула:

— Переоденьтесь в военную форму, захватите с собой планшетку — и ко мне. Только, пожалуйста, побыстрее, — и критически глянул на мою тарелку с горкой жареных рулетиков по-венгерски.

Подавальщица Илона знала мои аппетиты и не скупилась — все равно я пришел бы за добавкой. К ее удивлению, на тарелке оставалась еще добрая половина порции, когда я, дожевывая на ходу, стремглав кинулся к выходу из столовой. Настроение у меня поднималось, как ртутный столбик в термометре с закипающей водой. Почему-то я связал этот вызов к начальнику с вчерашней затянувшейся дискуссией и решил, что, подумав весь остаток ночи, Гуркин все-таки нашел способ помочь молодым венграм, жаждущим советских книг.