Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [22]

— Так у меня же и ремешка с собой нет.

— Вот и еще одно нарушение... Словом, так: шагом марш к газетному киоску. Видите, там уже трое таких же разгильдяев. И ждите. Придет грузовая машина, заберет всех в городскую комендатуру.

— А там? — я растерялся как нашкодивший пятиклассник.

— А там? — недобро усмехается майор. — Три часа строевой подготовки. Разговор с помощником коменданта. Отметка в командировочном предписании. Как минимум.

И небрежно сует все мои документы в свою полевую сумку.

— Товарищ майор!.. Я не могу!.. Меня ждут к десяти часам, В ЦК комсомола. Я содокладчик.

— Вот заместителю коменданта и доложите... Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант!.. Вы, вы с расстегнутым воротничком!..

И, как голодный тигр, устремляется от меня к следующей жертве.

Что же делать? Дать деру? Без документов?

Скандал будет на высочайшем уровне,

Затравленно озираюсь по сторонам. Милиционер наблюдает за порядком у турникета. Молодая женщина тащит упирающегося малыша. Бабушка толкает плетеную корзину, ловко приспособленную к шасси от детской коляски.

Кто мне поможет? Кто?

Бежать! А скандал?.. Скандал будет потом.

И в этот самый момент, когда я уже подготовился к броску через турникет — майор все еще терзал в стороне несчастного лейтенанта, — я замечаю солидную фигуру в генеральском мундире с лампасами на брюках и несколькими рядами орденских планок.

Ноги решают все раньше, чем голова,

— Товарищ генерал, разрешите обратиться по неотложному случаю!

Лицо интеллигентное. Петлицы черные с перекрещенными пушечками. Артиллерист.

— По неотложному случаю? Разрешаю!

И я, захлебываясь, скороговоркой выпаливаю все. И про шифровку, и про свое невольное опоздание, и про майора из комендатуры, гранитным утесом ставшем на пути.

— Какой майор? Где он?

— Вон там, у киоска. С группой офицеров.

— Товарищ майор! — зовет генерал.

Вышколенный комендантский служака несется на полусогнутых, лихо отдает честь, прищелкивая каблуками.

— Слушаю, товарищ гвардии генерал-полковник!

— У вас документы старшего лейтенанта?

— Так точно!

— Они в порядке?

— Так точно! Но имеется налицо нарушение формы одежды. Планшет в руке, к тому же не наш, иностранного образца. Пистолет марки «браунинг».

— Оружие вписано в командировочное предписание?

— Так точно!

— Верните документы старшему лейтенанту и отпустите с миром. Он и так опаздывает,

А служака артачится, а служака не хочет выпускать из когтей верную жертву. У него сегодня на полдня план на двадцать задержанных, а пока не набралось и десяти.

— Не имею такого права, товарищ гвардии генерал-полковник.

— Что-о! — это уже прорезался вполне генеральский голос. — Снова капитаном стать захотелось? Давайте-ка сюда документы!

Напуганный таким тоном, майор спорить больше не смеет, Генерал передает удостоверение и бумаги мне:

— Здесь все? Проверьте!

— Все, товарищ генерал.

— Бегите! Следующая — Кропоткинская. Затем по улице направо и вверх.

— Знаю, товарищ генерал. Спасибо!

— А с вами, товарищ майор, мы еще побеседуем...

Я дослушивать не стал. Хотя так хотелось!

В зал на Кропоткинской я влетел с опозданием ровно на час. Ответственный секретарь Антифашистского комитета советской молодежи Михаил Тюрин, сидевший в президиуме с краю, пальцем поманил меня к себе:

— Что же вы так поздно, товарищ Квин? Все ваши военные коллеги уже выступили.

Я в нескольких словах рассказал про случившееся.

— Ну, не беда. Сейчас товарищ закончит и я попрошу предоставить вам слово.

Товарищ на трибуне, крупный, веснушчатый, с огненно-рыжей шевелюрой, говорил еще полчаса, причем все больше призывами и лозунгами.

Я ждал, мысленно складывая свою пятнадцатиминутную речь.

Рыжий, наконец, закончил россыпью лозунгов: да здравствует, слава...

Объявили меня — Тюрин до этого пошептался с кем-то в центре президиума. Рыжий тоже уселся где-то недалеко.

Я уже успел успокоиться и поэтому, мне казалось, сумел коротко передать всю сложность положения молодежи в Венгрии с ее пятьюдесятью разношерстными организациями и, как мы условились с подполковником Гуркиным, рассказал о возможных путях выхода из непростой ситуации.

Меня внимательно слушали. Я говорил исключительно по делу и общими словами не разбрасывался.

И тут в тишине раздался уверенный, хорошо поставленный голос:

— Зачем вы это нам все рассказываете?

Рыжий!

Я сдержался, на реплику не ответил и продолжал свое.

И снова рыжий:

— Не надо все это нам. Пустое! Лучше расскажите, как воспринимает венгерская молодежь своих советских сверстников.

И вот тут я озлился по-настоящему. Мало того, что рыжий меня сбивает, он еще хочет к тому же, чтобы я, как и он, заговорил милыми ему штампами: хорошо, мол, воспринимает, в ноги кланяется освободителям, готовы за них, как один, в огонь и воду. А кто, спрашивается, готов: недавний молодой подпольщик, расклеивавший с риском для жизни листовки в центре оккупированного фашистами Будапешта? Или молодой католик, убежденный, что у нас дьявольские наросты на лбу? Или бывший молодой нилашист, стрелявший на днях в нашу военную регулировщицу?

И я повернулся к рыжему:

— Здешних порядков я не знаю, но вот у нас, например, прерывать выступающего репликами или вопросами считается просто неприличным. Вас ведь никто не трогал, когда вы говорили. Вот закончу — тогда пожалуйста: хоть вопросы, хоть разделывайте под орех, А сейчас, прошу, не мешайте.