Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [17]
— Мало я тебе помогал, Федор Алексеевич? А теперь, когда настал твой черед хоть в этом малом помочь мне, ты, понимаешь, юлишь, крутишь, вертишь, все норовишь остаться в сторонке...
Я поспешно развернулся на сто восемьдесят.
— Фу! — отдувался Гуркин, подавая мне резкие знаки, чтобы не уходил, остался в кабинете. — Ну что я могу, товарищ генерал?
— Организовать ты можешь, вот что! — продолжал кричать Замерцев. — Юбилей какой-то придумать, самодеятельность, понимаешь, вечер... Да мало ли что!
— Никогда в жизни самодеятельностью но занимался.
— Ну вот что я вам скажу, товарищ Гуркин! — Судя по визгливым ноткам, прорывавшимся в голосе, и по переходу на «вы», Замерцев разозлился не на шутку. — Не хотите помочь — не надо. Но знайте и вы!.. — и, видимо, хлопнул в сердцах по рычагу. Сразу стало тихо и неловко.
Гуркин с удивлением посмотрел на замолкнувшую трубку. Повертел в руке, подул, прислушался. Положил на место.
— Разъярился старикан, — покачал головой. — Видно, допекло не на шутку.
— Что он так? — позволил я себе сдержанно поинтересоваться услышанным.
— Да все те же квартирмейстерские дела... Ладно, отставим до следующего звонка и вернемся к делам текущим. Вы, вероятно, по поводу завтрашней командировки в Сегед?
— Так точно, товарищ подполковник. Приказано было перед отъездом зайти.
— Да, у меня для вас поручение к коменданту Серову. Вот письмо. А на словах передайте...
Телефон так больше и не зазвонил, хотя во время всей дальнейшей нашей беседы Гуркин то и дело поглядывал на него.
А к концу разговора не удержался и сказал:
— Да, разозлился Замерцев основательно. Придется что-то предпринять...
Вернулся я из Сегеда через два дня измученный, усталый и недовольный — не все запланированное удалось провернуть.
Гуркин выслушал меня, помолчал необычно долго — я уж подумал: не второй ли ковер? Но последовало и вовсе неожиданное:
— Не обижайтесь, старший лейтенант, я хочу спросить об очень личном. Не возражаете?
Я пожал плечами.
— Какие у вас отношения с Зоей?
У меня привычно вспыхнули щеки. Как ни странно, но особенно горела та, что пострадала от давнего рукоприкладства в кинотеатре.
— Хорошие, — ответил я.
— Отличная девочка. Я бы на вашем месте маху не дал. Женитесь: будет жена у вас, каких мало.
Я остолбенел. А Гуркин, обычно такой деликатный, продолжал лезть напролом совсем уж не в свое дело:
— Я поговорил тут с заведующим консульского отдела. У них остался всего один чистый бланк свидетельства о браке. Я попросил его сохранить для вас. Правильно, как вы считаете?
Земля подо мной ощутимо дрогнула, Конечно, я бы женился на Зое без всяких раздумий. Но какое до этого дело Гуркину? Да и Зоя что скажет? Это же не в киношку сбегать.
— С ней я тоже потолковал, — Гуркин словно подслушал мои мысли. — И еще потолкую. Но действовать все-таки придется вам, вы же понимаете. И немедля! — он посмотрел календарь. — Вот в субботу и сыграем свадьбу. С девочками из кухни я уже говорил. Они просто в восторге. Да и все наши будут в восторге... Ну, старший лейтенант, решайтесь. Последний бланк! Когда им еще из Москвы пришлют, может, год ждать придется... А теперь, пожалуйста, пришлите мне Зою.
Я все так же молча повернулся и вышел. Ноги пружинили в коленях, словно там ослабли шарниры. Конечно, когда под ноги кидают такой пышный ковер...
— Иди! Зовет!
Она посмотрела на меня округлившимися глазами, вероятно, удивляясь моему несколько странному виду, и взяла папку, в которой у нее лежали материалы на подпись.
— Что, влетело?
— Тебе тоже влетит...
— Мне? За что?
— А он сверху видел, как мы в скверике целовались.
— Что-о? Ох, позорище! — и пошла в кабинет нерешительно, сантиметр за сантиметром, потянув на себя дверь.
Я сел в кресло и стал ждать.
Ждал минуту. Другую. Третью.
Из кабинета ни звука.
Еще ждал. Мне казалось — время остановилось.
Все так же тихо.
Что они там — поубивали друг друга?
Ни звука из-за тяжелой дубовой двери...
Наконец тяжелая золоченая ручка медленно опустилась вниз.
Идет!
Я моментально состроил надлежащее случаю, как мне казалось, выражение лица: насмешливо улыбающееся.
Зоя была удивительно спокойна. Лишь в зеленых глазах плясало что-то мне непонятное.
Сейчас прошелестит ее тихий смешок: представь себе, что Гуркин надумал.
Но она лишь спросила:
— А черный костюм у тебя хоть есть? Или думаешь обойтись гимнастеркой и сапогами?
— А что? Если подшить чистый воротничок, а сапоги хорошо надраить...
— Перестань! Я серьезно.
Но я никак не мог заставить себя поверить в неожиданно возникшую ситуацию. Розыгрыш?
— Ну, если продолжать в твоем духе, то на выходе синий костюм в полоску. Портной из дома напротив обещал закончить к следующей неделе. Закончит к субботе — я с него не слезу. А твое подвенечное платье? — я все еще верил и не верил, и поэтому страховался иронической улыбкой. — Ты хоть в этом сарафанчике очень миленькая, но по нашим строгим правилам невеста должна быть обязательно в белом.
— За это, как ни странно, берется сам Гуркин. Говорит, в военторге для него уже отложен материал.
И тогда я поднялся с кресла, подошел к ней вплотную. Обнял и поцеловал прямо в губы.
Раздался взрыв.
Закадычные друзья Гешка и Ленька неожиданно обнаруживают на чердаке старое зубоврачебное кресло. И начинает работать ребячья фантазия. Перед ними уже не зубоврачебное кресло, а уэллсовская машина времени. На ней друзья совершают путешествия в героическое прошлое и заманчивое будущее. Написанная в необычной форме, веселая и неназойливая, повесть предлагает ребятам задуматься о своем месте в жизни.
Лейтенант Клепиков после ранения поступает на работу в угрозыск далекого тылового городка. И преступления ему попадаются незавидные — семечки, как выражаются коллеги. Но в городе, где на одном из комбинатов работает строго секретный цех «Б», все может быть...
Лев Израилевич Квин родился в 1922 году в Риге. С пятнадцати лет принимал участие в работе подпольного латвийского комсомола, был руководителем ячейки, секретарем райкома. В 1940 году, незадолго до установления в Латвии Советской власти, арестовывался фашистской охранкой. Участвовал в Великой Отечественной войне сначала рядовым, потом офицером. Был ранен.Сейчас живет на Алтае, куда приехал с комсомольцами-целинниками, да так и остался там, навсегда полюбив этот прекрасный край и его людей.Л. Квин — автор многих книг, давно сотрудничает е нашим журналом.
Роман о мужестве и стойкости советских людей, оказавшихся во время зарубежной поездки в смертельно опасной ловушке и с честью вышедших из этой сложной ситуации. В книге освещена тема современной идеологической борьбы на международной арене.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В Барнауле в 1956 году юные читатели получили сборник рассказов «Мальчишечьи тайны», который органично вписался в общий ряд произведений литературной «оттепели», заняв при этом свое индивидуальное место на «золотой полке» Алтая. «Мальчишечьи тайны» представляет собою цикл рассказов, объединенных названием, сюжетообразующим мотивом тайны и типологией характеров основных персонажей.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.