— А если тебя поймают? — спросил Славка.
Гошка пустил ему в лицо струю дыма:
— Черта с два! Зато яйца знаешь какие вкусные! Во! Куда против них куриные! Я зараз могу выпить десятка полтора, и на яичницу они годные — пальчики оближешь. Те, в которых уже птенцы — болтунок, выбрасываем, а нормальные едим.
Славка исподлобья посмотрел на него. Неужто Гошке не жаль набирать мешки яиц? Сколько гаг и кайр губит он!
Но Славка ничего не сказал, а то, чего доброго, Гошка подумает, что он слабонервный и чувствительный, как девчонка.
— Если будешь слушаться меня, свожу тебя в ту губу, — пообещал Гошка. — Идет?
Славка был не против.
— А у тебя голова не кружится, когда лазаешь по скалам? Там, знаешь, высоковато, сорвешься — яйцо всмятку из тебя получится, и идти нужно по узкому карнизу.
— Не кружится, — сказал Славка, хотя точно не знал, как будет вести себя его голова на большой высоте. — А кто твой папа? — внезапно спросил он. — Подводник?
— Мой? — Гошка хмуро посмотрел на него. — Ну, инвалид, а тебе что? Раньше был слесарем в мастерских по мелкому ремонту лодок, а сейчас дома…
— А мама?
— В школе убирает. Техничкой.
— Так. — Славка уже слегка жалел, что задал приятелю эти вопросы.
Он почти был уверен, что Гошка — сын какого-то знаменитого подводника, недаром он так хорошо знает все, что касается лодок.
И Славке захотелось утешить его, сказать что-то теплое и хорошее:
— А ты ведь будешь подводником, правда?
— Буду, если по здоровью примут. Здесь строго.
— Примут, — твердо сказал Славка, оглядывая его крепкую ширококостную фигурку. — Кого же тогда принимать, если не тебя?
Гошка пожал плечами:
— А кто его знает. Может, врачи что-нибудь и найдут.
— Все будет в порядке. Станешь командиром лодки, а потом, может, и контр-адмиралом.
Гошка скептически присвистнул.
— А ты не свисти. Все контр-адмиралы были когда-то мальчишками и, наверное, не мечтали, что станут такими большими начальниками… Контр-адмирал Фетисов — ведь это звучит, правда?
Гошка недоверчиво усмехнулся:
— Чудной ты какой-то… Все загадываешь да мечтаешь. А я далеко не заглядываю. Может, и до старшего матроса не доживу, а ты — «контр-адмирал»… Начитался книжек. Оно все бывает хуже, чем думаешь.
Славке стало скучно слушать товарища и захотелось перевести разговор на что-то другое. Видимо, и Гошка почувствовал это, потому что сам перевел беседу:
— Айда ко мне… Покажу кое-что.
— Что?
— Увидишь.
Они пошли. По дороге заглянули в «Гастроном». Гошка быстро прошел вдоль прилавка, цепкими глазами разглядывая коробки конфет, консервы, апельсины, пачки печенья. Шел он, властно расталкивая прохожих, потом зашагал к кассе. Возле кассы стояла очередь человек в пятнадцать.
Гошка подошел прямо к окошечку, постоял немного для приличия и протянул деньги.
Очередь зашумела:
— Куда лезешь? Времени нет?
— Нет, — заявил Гошка. Он ничуть не смутился. Даже Славке, стоявшему поодаль, стало стыдно, и он легонько покраснел, но Гошка был спокоен. Что-то ожесточенное и даже свирепое появилось в его лице, и тонкие темные брови проломились углом внутрь.
Полная женщина с двумя сумками — кожаной и авоськой — стала силой отталкивать его. Он чуть отошел, но, видно, решил до последнего не сдавать своих позиций. Подождав, когда трое самых непримиримых покупателей выбили чеки и к окошечку подошел седой мужчина в шляпе и очках, с худой жилистой шеей, Гошка сунул в окошко руку. Кассирша выбила ему чеки.
— «Казбек», — сказал он одной продавщице. — Полкило ветчины, — бросил другой. — Коробку зефира, — приказал третьей и везде брал без очереди.
Полная женщина с двумя сумками возмущенно покачала головой:
— Вот нахал! Сколько раз вижу его — никогда в очереди не постоит. И это школьник! И еще, может, пионер.
Неловко было Славке слушать, как поносят его товарища. А на Гошку это не действовало. Он улыбался краешками губ и краснел не от стыда, а скорее от удовольствия. Славке даже неприятно было подходить к товарищу в магазине, потому что все бы увидели, какой у него друг. Когда Гошка с покупками под мышкой зашагал к нему, он выскользнул из магазина, и приятель нагнал его у парикмахерской.
— Ловко я это, а? — спросил он не без гордости.
Славке хотелось изругать его последними словами, но ведь он так мало знал Гошку и бранить его было неловко. Да и, кроме того, Славке не приходилось по-настоящему ругаться в жизни. И он сказал мягко:
— И охота тебе было. Только шум…
Гошку это замечание укололо:
— Не хватало еще торчать в очереди! Я ведь не домашняя хозяйка.
— Мог и постоять. Ведь десять минут, не больше.
Гошка совсем озлился:
— Ну, что касается тебя — можешь стоять и полдня, друг любезный, а я человек занятой.
— Вижу, — уронил Славка.
Это короткое замечание почти взбесило Гошку:
— Ты чего лезешь в бутылку? Я тебе что-нибудь сделал плохого? Для тебя же купил. Вместе дома жрать будем. Ясна обстановка?
— А ты не злись… Уже и слова сказать нельзя.
— Говори, да с толком…
В это время к ним подошел высокий мужчина в измятом костюме, ковбойке и с густой шевелюрой темно-русых вьющихся волос. Одну руку он держал в кармане.
— Привет, керя, — бросил он Гошке и пожал ему, как равному, руку.
