Славка едва не плакал от огорчения, взвизгивал, сжимал кулаки и топал ногой о землю. Мяч хорошо слушался в центре поля, шел как на привязи у ноги, но стоило подвести его к воротам, как он выходил из повиновения, отскакивал в ноги противника, шел прямо в руки вратарю или пролетал над верхней перекладиной.
Хотя Славка не забил ни одного гола, игра кончилась со счетом 3:2 в пользу Гошкиной команды. Ребята надели курточки, повесили на плечи пистолеты-автоматы и зашагали от стадиона. Его заняли моряки — готовились соревнования на первенство Северного флота, и футболисты вышли на тренировку.
Славка перезнакомился почти со всеми ребятами обеих команд, а что касается Гошки, так он уже мог считаться его другом.
— Я сегодня был на кладбище, — сказал Славка, — и видел, как матросы…
— Рвали камень под могилу, — вставил Гошка.
— Вот такими патронами, наверное, с динамитом…
— С аммониткой, — поправил Гошка.
— А кто умер, знаешь?
— Николай Панин, — сказал Гошка, — старший матрос. Сорвался со скалы, насмерть убился…
Гошка знал все, что делалось в Матросске. Как скоро выяснилось, он лично был знаком со Славкиным отцом и даже бывал в береговом кубрике его подводной лодки и отзывался об отце, что он отличный командир и вообще «хороший мужик».
С этого вечера жизнь Славки круто изменилась. Теперь у него были друзья, и весь городок от этого казался более уютным и привычным, и он обращал внимание не только на сопки с языками нерастаявшего снега и студеную рябь залива. Утром следующего дня он в самом лучшем настроении вылетел на улицу и застыл как вкопанный.
По улице шла похоронная процессия. Впереди гремел военный оркестр, строем шли в парадной форме моряки и двигался красный гроб. Замыкали шествие гражданские жители города и, конечно, вездесущие мальчишки. Потом в небо грянул сухой залп, и после него стало так тихо, что было слышно, как в губе пронзительно кричат растревоженные чайки.
Моряки двинулись назад, отбивая шаг по каменной дороге. Следом за ними — мальчишки с деревянными пистолетами через плечо.
— Слушай, Гоша, — тихо сказал Славка, — а почему на кладбище так мало могил подводников?
Гошка угрюмо посмотрел на него:
— А ты сам пошевели мозгами.
Славка насупился. Его лицо выражало усиленную работу мысли.
— Потому что подводники редко погибают на берегу, — проговорил Гошка, — то подводная лодка на мину напорется, то с неба самолеты разбомбят, то эсминцы глубинками забросают. Разорвет корпус, хлынет вода в отсеки — и поминай как звали. А сколько лодок пропало в войну без вести! Никто до сих пор не знает, как они погибли и в каком квадрате лежат. Вот взять хотя бы Гаджиева… Слышал, наверное, Магомета Гаджиева, героя, того, который впервые всплывал и бил по кораблям противника из пушки и топил их?.. Ну так вот, он дал последнюю радиограмму: «Всплыли и веду огонь из пушки…», и все, больше ни слова. С глубины моря телеграммы не дашь, радиоволны не проходят. Для этого нужно или всплыть, или высунуть наружу антенну… Ясно?
Говоря по совести, живя в Москве, Славка думал, что все, решительно все знает о подводных лодках и может любого заткнуть за пояс. А тут на́ тебе…
— Ясно, — ответил Славка, — их могилы в море… А много наших лодок потопили?
— Да не очень, но все-таки…
О гибели лодок Гошка говорил с особой болью и волнением, и в лице его появлялось что-то мучительно-болезненное, краешки губ опускались и напряженно вздрагивали. И Славка вдруг остро почувствовал большую расположенность и доверие к нему.
— Гоша, — спросил он тихо, — а что такое шпи… шпигаты?
Гошка улыбнулся и объяснил ему, что подводная лодка имеет прочный внутренний корпус и легкий наружный. В нем-то, вдоль борта, и проделаны отверстия, через них в балластные цистерны входит при погружении забортная вода и выходит, когда свежий воздух продувает цистерны, — лодка становится легкой и всплывает.
— Хочешь закурить? — спросил вдруг Гошка и достал из кармана курточки смятую пачку «Севера».
Славка не курил, папиросный дым вызывал у него отвращение, и завзятые курильщики их класса никак не могли пристрастить его к куреву. Но ответить Гошке прямо Славка не мог — тот бы еще решил, что он маменькин сынок. И мальчик ответил:
— Что-то не хочется сейчас.
Гошка закурил один. Он с видом многоопытного курильщика покатал в пальцах хрустящую папиросу, зажег спичку, затянулся и, сладко прищурившись, выпустил облачко дыма.
К ним подошел коротенький мальчишка с пустой кобурой на боку.
— Ты куда, Фетисов? — спросил он.
Славке на миг показалось, что эту фамилию он где-то слышал, но, как ни напрягал он память, так и не мог вспомнить, от кого и где.
— Никуда, просто поболтаться вышли.
Они и в самом деле без всякой цели бродили по Матросску. По дороге Гошка рассказывал, что знает в десяти километрах от города маленькую губу, в которой до сих пор есть птичьи базары. Вокруг птицы перепуганы, и не так-то легко собрать десяток яиц кайры или гаги, а вот там, в обнаруженной им губе, на неприступном утесе, можно за час набрать мешок яиц, и за целый месяц потом не съешь их. Гошка тайком приносил яйца домой, потому что собирать их запрещается законом: гаги дают ценный пух, из него вяжут теплые свитеры, платки и другие вещи, и, если каждое лето собирать их яйца, гаги совсем выведутся с побережья Баренцева моря…
