– Это Талорк, – оправдываясь, проговорил Эан и вдруг рыгнул. Он покраснел так, словно сделал что-то ужасно неприличное. – Талорк меня напоил.
– Зачем? – поинтересовался Конан. Он с отвращением отбросил в сторону кандалы, снятые с приятеля, и повернулся к нему. – Не думай, будто я осуждаю тебя. Но просто расскажи, для чего все это понадобилось Талорку.
– Дело в том, что я… ик!… – Эан покраснел еще сильнее, хотя, казалось, это было невозможно. – Я не до конца человек. Все-таки двести лет… Гуайрэ изменила меня. Я по-прежнему монстр, только это не всегда заметно. – Он указал пальцем на свои скулы, где постепенно скрывались за пленкой кожи дополнительные глаза. – Все это проступает только в одном случае.
– Когда?
– Когда я пьян, – сказал Эан. – Мы сидели в том кабачке и пили. Талорк тоже был там. Вот тогда он и заметил… – Юноша опять показал пальцем на свои скулы. – А ему позарез требовался новый монстр для зверинца. Но я сопротивлялся! – Он гордо выпрямился. – Я отбивался, как тигр! Поэтому он и заковал меня.
У Конана было свое мнение касательно «тигра» и «отбивался», но, щадя самолюбие молодого человека, киммериец предпочел промолчать. Тем более, что цепи действительно были.
– Полагаю, нам следует уезжать из города, – сказал Олдвин. – Правда, мы хотели отбыть только утром, но, учитывая обстоятельства…
– А что, – спросил Эан, переводя радостно-удивленный взгляд с одного своего спутника на другого, – вы раздобыли лошадей? Даже для меня?
* * *
Вот уже третий день Конан и его спутники ехали по пустыне. Передвигались они медленно, поскольку Эан часто останавливался, сходил с коня и ощупывал песок ладонями.
– Я должен почувствовать это место, – объяснил он.
– Все барханы одинаковы, – разнервничался Олдвин. – Как ты рассчитываешь отыскать те, что накрыли погибший оазис Гуайрэ?
– Я уже говорил, что чувствую жизнь, скрытую под каждой песчинкой, – сказал Эан. Он выпрямился и топнул ногой: – Вот здесь, если раскопать, найдется череп верблюда.
– А вон там, – вмешался Конан, – если обернуться, найдется человек, который преследует нас уже второй день, самое малое.
Оба его приятеля подскочили, как ужаленные, и уставились туда, куда показывал киммериец.
Некоторое время они безмолвно всматривались в горизонт, но не видели там ничего, кроме мутного, дрожащего над песками воздуха. Наконец Олдвин неуверенно проговорил:
– Там никого нет…
– Говорят вам, кто-то едет за нами по пятам, – повторил киммериец. – Я сам умею выслеживать добычу и потому так быстро догадываюсь, что кто-то пытается превратить в добычу меня самого.
Эан тряхнул головой.
– В любом случае мы не остановимся. Нам – туда. – И он махнул рукой вперед. – Оазис уже близко. К вечеру мы будем на месте.
– Хорошо, – сказал Конан. – Сегодня полнолуние, так что нам даже не придется ждать рассвета, чтобы отыскать сундуки.
Они вновь тронулись в путь.
За ту луну, что миновала со дня гибели оазиса, пустыня неузнаваемо изменила пейзаж. Сад, дворец – все это исчезло под слоем песка.
– Должно быть, прошла буря, – заметил Конан, останавливаясь и озираясь по сторонам. – Вон там как будто видны обломки колонн…
Эан судорожно перевел дыхание.
– Странно, – промолвил он.
Конан повернулся к нему. В ярком свете луны лицо молодого человека казалось очень бледным, почти зеленым.
– Что странно, Эан? – с непривычной для него мягкостью спросил киммериец.
– Я думал, что ненавижу это место, – сказал Эан. – Что только о том и мечтаю – как бы вырваться отсюда. Что гибель оазиса Гуайрэ будет самым счастливым событием в моей жизни.
– А разве это не так? – вмешался Олдвин.
– И так, и не так, – Эан покачал головой. – Говорю же, странно устроен человек. Или монстр, – поправился он тут же. – Если считать меня монстром.
– Тебя никто не считает монстром, – возразил Конан.
– А пять глаз? – удивился Эан.
– Кром! Погляди по сторонам, человек! Разве ты не знаешь жизни? Довольно странно – для существа, которому больше двухсот лет. Подумаешь – он становится пятиглазым, стоит ему напиться. Глянь лучше, во что превращаются так называемые «нормальные люди», едва хватят в кабаке лишку. Пять глаз но сравнению с тем свинством, которое они разводят, – это образец нормы. И забудь об этом.
Эан криво улыбнулся.
– Почему-то я испытываю печаль. Давно забытое чувство. Это не тоска, которая глодала меня десятками лет, не скука, которая точила меня, пока я сидел в своих песках… Это сладкая, таинственная печаль, грусть по ушедшему… может быть, по красоте и любви…
Он вздохнул и улыбнулся.
– Пожалуй, я счастлив, – заключил он.
– Да, – сказал Конан, – ты настоящий человек. Только человек способен грустить и быть счастливым в одно и то же время. Поздравляю, пятиглазый! Ты прошел последнее испытание.
И с этим Конан отошел в сторону. Ему показалось, что он видит нечто, что вполне может оказаться сундуком. Но это был всего-навсего камень, очевидно, фрагмент кладки стены.
Конан выпрямился, оглядываясь по сторонам. Пустыня была полна подвижных призрачных теней. По небу, озаренному яркой полной луной, неслись облака.
– Сюда! – долетел до Конана крик Олдвина.
Бритунец сидел на корточках, обхватив руками
