— Лежать! Не двигаться!
Острие копья сверкнуло и, судя по звуку, вонзилось-таки в землю. Я с визгом одернула руку, зажмурившись.
Бранов охнул и затих. Позабыв, как дышать, я открыла глаза, отчаянно надеясь, что копье не пронзило аспиранта насквозь. Ведь если так… я от разрыва сердца умру на месте!
Обошлось. Бранов все так же лежал на животе, прижатый к земле сетью, а между растопыренными пальцами протянутой ко мне руки расположилось копье. Причем воткнуто оно было с такой силой, что едва ли не по самую кромку бандажа ушло в сырую землю.
С трудом я скосила глаза на возвышающуюся над нами грозную фигуру метателя копья, бьющего себя по бокам не то от раздражения, не то от возбуждения длинным гибким хвостом.
Хвостом?! Так, погодите…
Шея у меня от неудобного положения уже успела порядком закостенеть. Оттого голова, приподнятая над лужей, тряслась, будто меня нехило контузило.
Пару тройку раз.
— Маду, сюда!
Сверкнув кошачьими глазами, наш надсмотрщик ринулся прочь. Копье предусмотрительно выдернул. Бранов тут же облегченно выдохнул и аккуратно подтянул руку к себе. От беды подальше.
— Яфа… милая!
Прозвучало с таким облегчением и нежностью, что я снова попыталась приподняться, чтобы видеть как можно больше.
Кошкотенка уже достали из шерстяного плена Брановского свитера, развязали передние лапы, и теперь другой кошкот, тот, кого назвали Маду, прижимал кроху к себе.
— Маду, погоди, нужно освободить ее.
Еще один кот, чуть покрупнее, выряженный в кожаный нагрудник, принялся аккуратно ощупывать задние лапы котенка, а на поляну все прибывали и прибывали коты с факелами. Они злобно сверкали миндалевидными глазами и подходили поближе, чтобы убедиться, что котенок и впрямь жив.
— Джахо, быстрее давай!
Маду нервно дернул хвостом. Точь-в-точь как мамина кошка, когда не довольна кормом в миске.
— Погоди, — здоровенный Джахо замер и отпрянул. — Пощади нас, Великий Кот, это же серебряная сеть!
«Серебряная, серебряная…» — зашептали голоса, урчание и возмущенные крики раздались отовсюду, а Маду, взревев, с копьем наперевес вновь бросился к аспиранту.
— Ах ты… Да я тебя сам!
Я сжалась в страхе, ухнув щекой в грязь. Сейчас этот монстр аспиранта порешит, а за ним и меня!
Но пара собратьев ловко повисла на спине и плечах Маду, прерывая самосуд. Кот отчаянно вырывался, но Джахо все же сумел его убедить, пару раз грозно рыкнув. Похоже, этот здоровяк в нагруднике у них тут за главного.
— Угомонись! — резкий толчок лапой в грудь будто бы отрезвил Маду. — Нам крупно повезло. Люди поодиночке не ходят, тебе ли не знать? Нужно доставить обоих в деревню. Возможно, сможем разузнать что-то полезное, а затем, — кот как-то особенно злобно зыркнул на Бранова, — сделаешь с ними, что должен.
— Слово? — все еще пылая от гнева и дергая хвостом, уставился на него Маду.
— Слово, — тряхнул ушастой головой Джахо. — Возвращаемся! — скомандовал он. — Глаз с лысых не спускать! Связать!
Пара кошкотов, готовых привести приказ в исполнение, ринулась к нам.
— Ну вот, — протянул, встревоженно глядя на меня, Бранов, когда острые колья, крепящие сеть к земле, выдернули, а нас привели в горизонтальное положение, предварительно крепко накрепко связав. — Кошкотов мы нашли. А ты говорила: «Не знаю куда идти».
— Ага, — оглядывала я огромных, головы на две-три выше меня зверюг. — Уж лучше бы не знала.
— А ну не болтать!
Кот оттолкнул меня, навешав пару затрещин аспиранту. Теплые лапы с грубыми, будто куски пемзы подушечками, обхватили меня и с легкостью закинули на плечо.
Я со страхом глядела, как Бранова уводят в самый конец кошачьей колонны, выстроившейся в считанные секунды и беспрестанно стригущей длинными ушами.
Вот невезуха! Он слишком далеко. Переместиться в наш мир у нас теперь явно не выйдет. Для этого, насколько я уже успела понять, нужен физический контакт.
Я обреченно повисла, уткнувшись лбом в шерстяную, отвратительно воняющую мокрой шерстью кошачью спину. Оставалось лишь ждать, пока Бранов-Баранов либо еще какими своими потаенными способностями блеснет и спасет нас, либо, окончательно отчаявшись, рванет из этого треклятого книжного мира прочь.
Без меня.
* * *
Вода. Вода. Кругом вода.
Лежа кульком на дне хлипкой лодчонки, я молилась лишь об одном: чтобы это чертово кошачье каноэ не перевернулось. Потому как спасать меня точно никто не бросится, а со связанными за спиной руками в одночасье пловцовые навыки я навряд ли обрету.
Кошкот, возвышающийся надо мной будто Колос Родосский в одной набедренной замызганной повязке, мерно греб длиннющим деревянным веслом. Молчал.
Я тоже молчала. Теперь молчала. Пока к реке не вышли и без того вопила почем зря, а теперь копила силы. Когда доберемся до звериного селения, молить о пощаде, похоже, придется долго, громко и… убедительно.
Густая трава, растущая вдоль «судоходного» коридора шуршала от каждого прикосновения. Воздух полнился шорохами, потому я справедливо полагала, что за нами и перед нами скользит не меньше десятка лодчонок, а значит, Бранов где-то там. Да и золотого сияния я не видела, а оно наверняка наделало бы немало шума. Может, ему свобода рук нужна, чтобы сотворить переход?
