Укрощенная любовью - [63]

Себастьян вошел в комнату и сел в мягкое вертящееся кресло, выпуская кольца дыма и наблюдая за ней. Беренис не сознавала, какое совершенное зрелище она представляла – прекрасная женщина, освещенная мягким, золотистым пламенем свечей, образовывающим ореол вокруг ее вьющихся волос… Тени играли на изящном изгибе ее шеи, на округлости груди и тонких руках. Драгоценности, которые он подарил ей, мерцали, оттеняя прозрачность кожи.

Он закрыл глаза и отдался во власть чарующих звуков, хотя гнев все еще кипел в нем и требовал выхода. Что бы Беренис ни говорила, ему удалось построить для себя новую жизнь, черт возьми! Он боролся и работал. Да, он совершал поступки, которыми не мог гордиться, но в результате был реставрирован Оксвуд Холл. Ему нечего стыдиться. И эта девчонка не заставит его сожалеть ни об одном сделанном шаге.

Глава 7

Как ни странно, Беренис была совершенно спокойна. Она не знала, как долго это продлится, и боялась, что чувства снова нахлынут и затопят ее. Она стояла одна в спальне, слушая, как за дверью Себастьян разговаривал с Дэмианом. Час был поздний, Далси уже удалилась, но платье Беренис так легко расстегивалось, что она вполне могла справиться сама.

Войдя, Себастьян резко расстегнул воротник рубашки и сбросил фрак. Спутанные иссиня-черные волосы, прядь которых упала на лоб, закрыв нахмуренную бровь, делали его похожим на пирата. Он бросил на Беренис взгляд, полный раздражения, и сразу же самообладание покинуло ее.

– Вы отвратительно вели себя сегодня! – начал он, направившись к столу и беря графин. – Какого дьявола вам нужно было устраивать эту сцену?

Вспылив, Беренис бросила ему в лицо:

– Для меня было ударом узнать, что мой муж – пират!

– Был, – холодно поправил он, наливая бренди в стакан, поднимая его к свету и любуясь оттенком. – Это было давно, ma belle,[26] когда ты еще гуляла с гувернанткой.

– Не имеет значения. Факт остается фактом: вы обманули меня!

Она наблюдала за ним настороженно, готовая броситься бежать, если он сделает шаг в ее сторону. Но он оперся локтем о каминную полку, глядя на нее с тем насмешливым видом, который она просто не могла выносить.

– Значит, мадам, вы будете рады узнать, что я очень скоро избавлю вас от своего несносного присутствия! Когда все приготовления закончатся, я отправлюсь в Мобби Коув, – сообщил он с кривой ухмылкой.

Беренис почувствовала странную боль разочарования. Вереница пустых дней и одиноких ночей ожидала ее впереди. Он уезжает, и некому будет дразнить ее, будоражить ее чувства. Она знала, что в этой ситуации должна только радоваться. Быть может, Себастьяна даже убьют, и она, наконец, освободится от него. Вот только удивительно, почему же при этой мысли сердце ее не подскочило от счастья?

– Как мило! – ответила она слащавым тоном, направляясь к туалетному столику, чтобы снять ленту с головы. В глазах Беренис застыл вопрос, когда она смотрела на него в зеркала трельяжа: каждая часть позволяла ей видеть его отражение – сразу три Себастьяна, один удивительнее другого… – У меня будет возможность нанести визиты и познакомиться с чарльстонским обществом!

– Правильно! Дамы будут оставлять свои визитные карточки по утрам. Вновь прибывший из старушки Англии всегда вызывает к себе живой интерес. С тобой будут носиться, как со знаменитостью, cherie, и, зная тебя, могу предположить, что ты будешь упиваться этим вниманием. Не забывай, что наш род старинный и уважаемый, поэтому хочу предупредить: наше имя не должно быть опозорено. Моя мать была англичанка. Ее предки обосновались здесь в начале прошлого столетия. Предки отца немного позднее переселились из Луизианы. Поэтому у меня здесь как английские, так и французские родственники. – Он говорил с осторожностью, не зная, что она скажет или сделает в следующую минуту. Это выводило из равновесия.

– О, какая прекрасная родословная для пирата! – дерзко сказала она, удивляясь, почему он утруждает себя рассказом об истории семьи Лажуниссе именно в этот момент.

Себастьян сильнее сжал стакан. Она не имеет представления о том, что такое жизнь! Он же узнал ее с разных сторон, во всех проявлениях – и ужасных, и добрых. Ни для кого из подобных ему дворян-аристократов французская революция не прошла бесследно. Воздух казался раскаленным от избытка чувств, охвативших Себастьяна. Беренис понимала это, и ее пульс бешено забился, когда она встретила его тяжелый взгляд.

– Успокойтесь, сударыня, – холодно сказал он. – Вы начинаете мне надоедать. – Он отвернулся так гордо и надменно, что ей захотелось броситься на него и колотить до тех пор, пока он не поймет, что она живой человек, а не игрушка, которую можно забросить, когда надоест.

Она сдержала себя и язвительно улыбнулась:

– Ты лжешь, Себастьян! Ты можешь злиться на меня, даже ненавидеть – но я не наскучила тебе…

Это было правдой, и Себастьян знал это. Беренис, словно колдунья, преследовала его день и ночь, хотя он изо всех сил старался забыть о ней, мучила его и волновала. Она могла быть надменной, чужой, далекой, утаивая от него удивительную щедрость чувств, способность одаривать, и в то же время расточала свои мысли, свой золотистый, радостный смех на такого пустоголового фигляра, как Перегрин.