Укрощение красного коня - [7]

Он отложил пару ломтей хлеба в сторону. Очевидно, что деревенская женщина была голодна и, очевидно, стеснялась. Пусть поест, как будто никто об этом не знает.

— Что за чертовщина? — вслух спросил он.

Несколько раздраженно поболтал ложкой в чашке. Больше по привычке: сахара сегодня не было. Но решил выбросить эту новую странность из головы как минимум до вечера, когда сможет выяснить все у Паши без соседских — любых посторонних — ушей.

Какая еще кухарка?

* * *

Преступником может быть каждый — классовых предубеждений у Зайцева не было. Никаких предубеждений вообще. Он видел всякое: девятилетних детей‑убийц, профессоров‑воров, женщин‑взломщиц, мужчин, промышлявших хипесом — подсыпавших снотворное или наркотик женщинам на свидании, а потом обкрадывавших жертву. Возможности зла, как показывала практика, были безграничны.

Поэтому он внимательно прочел список, полученный в клубе собаководства. Не исключая никого. Сверху донизу. Ни одной фамилии нельзя было исключить только лишь потому, что на слух она была явно пролетарской. У преступников тоже нет предубеждений. Может, за кружкой пива Алексей Александрович предпочел бы интеллигентную компанию себе подобного. Но идя на преступление, не погнушался бы никем. Одна из фамилий в этом списке принадлежала человеку, который помог убивать. Помог, возможно, сам о том не зная. Адреса прилагались.

Зайцев прикинул: обойти всех? Или всех вызвать? По дверному косяку постучали. Зайцев поднял голову. Тотчас просунулась рука, махнула листками.

— Экспертиза. Торопили — получите!

Тон был недовольный. Бочком протиснулся незнакомый плотный человек. Матово блеснула лысина. Незнакомец положил листки Зайцеву на стол. На толстом волосатом мизинце блеснул перстенек.

— Не понял, — произнес Зайцев. Он ничего не ждал. Тем более никого не торопил.

— А я вам сейчас объясню, — скороговоркой брюзжал незнакомец. — Я на ночную вахту из‑за этой спешки вашей был вынужден остаться. Я фамилии своей даже позвонить не успел, чтобы предупредить. Моя супруга ревнива, я и на это пошел. Я, товарищ, готов работать сверхурочно на базе исключения. На базе постоянной я так работать не готов! Понятно? Я не посмотрю, что я здесь четвертый день. Я уволюсь!

Теперь Зайцеву стало яснее. Это, стало быть, их новый эксперт. На столе лежал отчет о вскрытии.

Вот только никакого вскрытия он не запрашивал.

— Вы же тут у нас товарищ Зайцев? — напирал толстяк. — А то я не всех товарищей еще в лицо знаю… Ну так я вам и докладываю.

Зайцев нахмурился.

Оказывается, какое‑то дело к его приходу на службу не только уже было открыто, но даже поручено ему. «Вы ко мне по ошибке», — хотел миролюбиво заметить Зайцев. Но фамилия «Жемчужный» уже прыгнула со страниц, размашисто подписанных новым экспертом.

Вчерашний наездник. Кто‑то приказал в страшной спешке выпотрошить беднягу, вчера свернувшего себе шею на глазах множества свидетелей. И открыть дело. И даже закрепил это дело за ним, Зайцевым. Кто‑то. Начальства теперь — когда слили милицию и ГПУ — стало много.

Но зачем огород? Случай ведь очевидный, прав Самойлов: гибель на производстве. Полный ипподром свидетелей.

Вслух он, прямо и весело глядя новому эксперту в глаза, сказал другое:

— Да. На такую выдающуюся и быструю работу в этих стенах способен мало кто. Полное обследование!..

Тон его был таким восхищенно‑сердечным, что ворчун с шумом пыхнул. Он, видно, много еще чего хотел сказать, но не стал.

— Нашли что‑нибудь интересное? — спросил Зайцев.

А в мыслях билось: странно, странно, странно.

Толстячок опять пыхнул. Но уже кивнув подбородком на страницы, то есть по адресу покойного:

— Печень умеренного алкоголика. В остальном — спортсмен.

— А причина смерти? — Зайцев с любопытством листал страницы.

— Перелом шейных позвонков. В результате удара при падении.

Никаких сюрпризов. Отчего же сыр‑бор?

Смутное чувство беспокойства стало ярким, как мигающий маяк. Странно, странно, странно. Поручить столь стремительную экспертизу, приказать работать всю ночь мог только высокий начальник.

Но вслух Зайцев только опять поблагодарил эксперта, подлив в голос восторга.

Тот что‑то буркнул, но по лицу видно было, что похвалы его умаслили. В бурчании можно было расслышать «всего хорошего». При желании.

— До свидания! И спасибо! — крикнул Зайцев вслед.

Лицо его снова стало озабоченным.

Он вспомнил свой недавний — беглый, но совершенно серьезный — разговор с Коптельцевым. «Справишься — молодец. Не справишься — тебе давно уже место в камере». Зато никто из своих не пострадает…

Итак, ему скинули глухое дело. Стоп. Какое уж тут дело, если нет убийства? Есть только очевидный несчастный случай на глазах множества свидетелей.

Чего от него хотят? Чего добиваются?

Заключения «состав преступления не обнаружен, расследование считаю нецелесообразным, дело закрыть»? И его, Зайцева, подписи?

Слишком уж кто‑то торопится это дело закрыть, причем его, Зайцева, руками. А торопится — потому что кто‑то другой торопится тоже, но только это дело открыть, дать ему ход.

И он, Зайцев, угодил между двух разнонаправленных воль.

Только в одном он был теперь уверен. Пахло это скверно.