Укрощение красного коня - [4]
Зайцев уже смирился с тем, что придется давиться вместе с возвращающимися в город работягами. Имена шуршали, сеялись. Усыпляли, как шум дождя. Одно звякнуло особенно увесисто. Зайцев пробудился, сперва решил, что ослышался.
— Эдгар фон Дюренбург? — повторил он.
Кошкина недоуменно подняла лицо: а что? Зайцев внутренне подивился, что на четырнадцатом году революции, после красного террора, чисток, высылок в советском учреждении, каким Клуб служебного собаководства при ОСОАВИАХИМе, безусловно, был, еще могли забыть осколок прошлого с таким вызывающим именем.
Кошкина прочла выражение его лица.
— Это ее дог — по кличке фон Дюренбург, — терпеливо‑надменно пояснила она. — Первый приз на выставке 1914 года. А хозяйка — Палицына, Наталья Дмитриевна Палицына. Наш инструктор.
По уважению в ее голосе Зайцев понял, что товарищ Палицына могла похвастаться знаниями и опытом, а вот пролетарским происхождением — совершенно точно нет. Зайцев внутренне усмехнулся, не выдержал:
— Извините. А Штиглиц — тоже дог?
Кошкина одарила его убийственным взглядом.
— Это наш инструктор. Товарищ Штиглиц. Энтузиаст, преданный делу, — отчетливо произнесла она голосом, от которого ложились на брюхо немецкие овчарки и беспородные пустобрехи, по дурости купленные на государственную валюту.
Зайцев не стал донимать ее вопросами, не тем ли Штиглицам он родственник, Штиглицам‑миллионерам и баронам? Вернее, бывшим миллионерам и баронам, бывшим владельцам бывшего дворца в Соляном переулке, ныне здания художественного училища.
Губы товарища Кошкиной сжались в ниточку. Ясно: тем самым.
Зайцев забрал лежавший перед ней список. Убрал за отворот пиджака. Он чувствовал, как в детской игре в горячо и холодно: тепло, тепло. Хвостик поводка, который вел к Алексею Александровичу, явно торчал здесь. Одна из синих фамилий. Что ж, найдем этот хвостик — потянем.
Он поблагодарил товарища Кошкину со всей возможной сердечностью.
Зайцев хлюпал по жиже, чувствуя, как спину напекает солнцем.
— Гр‑р‑па! — па!
Он чуть не взвился на месте. Лохматая собачонка скалилась, норовила тяпнуть за икру. А поделать ничего не могла — цепь.
— Гр‑р‑р‑па! — па!
Зайцев ухмыльнулся. Таких волкодавов тренируют, а на цепи — черт знает что, скамейка для ног. С опозданием заметил, что ощутил удар гадливого ужаса, когда шавка залаяла. Ужас прошел. Гадливость — нет.
Он не успел в этом разобраться. Позади стукнула фрамуга, и голос Кошкиной громко позвал:
— Товарищ Зайцев!
— Гр‑р‑р, — не унималось около будки, где‑то под ногами. Позванивала цепь.
Он обернулся.
— Вас к телефону, — неестественно пискляво сообщила Кошкина.
Что еще за фокус? Может, о чем‑то подумала, передумала и теперь решилась поговорить с глазу на глаз? О чем?
Он зачавкал по грязи обратно. Ботинки уже отяжелели от глины.
К его удивлению, черная трубка действительно лежала на столе. Кошкина сделала в ее сторону знак бровями. Демонстративно отошла, мол, не слушаю. Сняла с вешалки и принялась натягивать толстую ватную куртку. Куртка была продрана в нескольких местах, торчала грязноватая вата. Не хотелось воображать зубы, которые это сделали.
Зайцев остановился с трубкой в руке. Вспомнил шумное звериное дыхание, легкий бег к реке — за ним. Ощущение бьющегося животного в руках. Ледяные объятия реки, еще не сбросившей лед. Серебряные пузыри изо рта.
Кошкина ответила вопросительным взглядом на его слишком долгий.
Зайцев отвернулся, поднес трубку к уху.
— Зайцев. Слушаю.
Он на миг понял, что готов был услышать голос Алексея Александровича.
Ухо защекотал тенорок Крачкина.
— Вася? Хорошо, что застали тебя.
— Я уже еду.
— Пряник разбился, — гробовым тоном произнес Крачкин. И умолк.
— Какой Пряник? — Молчание. — Ты что, пьяный? — попробовал пошутить Зайцев. Но от молчания в трубке веяло чем‑то настоящим.
— Поезжай прямо на Семеновский ипподром, — быстро выдавил Крачкин.
Разъединили.
— Все в порядке? — вежливо спросила товарищ Кошкина, застегивая петли своей чудовищной куртки.
Крачкин не только был совершенно трезв, но даже не шутил. Все лицо его, вся фигура словно подобрались и сжались. Он был расстроен. Видно было даже издалека, едва Зайцев спрыгнул с трамвая у бывшего Семеновского плаца.
Там еще до революции разбили ипподром: поставили павильон, сколотили трибуны, насыпали беговые дорожки.
А еще раньше — вешали людей. Политических преступников.
Крачкин поджидал у входа. Махнул рукой.
Зайцев подошел. В несколько мгновений он перелистнул свою память, как перелистывают одним движением книгу — фр‑р‑р‑р. Но не припомнил никого по кличке Пряник. Ни вора, ни притонщика, ни бандита, ни беспризорника, ни морфиниста, ни скупщика краденого, ни мелкого жулика. Ни жучка‑букмейкера.
На ипподроме играли — по‑крупному, по‑мелкому и совсем уж микроскопически деля одну рублевую ставку на двоих. Ставили официально — в кассах. И неофициально — у тут же вертевшихся жучков. Эту компанию Зайцев не знал. Здесь облапошивали, да, но не убивали, потому вторая бригада этой публикой не занималась.
— А нас‑то почему вызвали?
— Хоть «здрасьте» бы сказал.
— Здравствуй, Крачкин.
— Ты подумай, — пробормотал Крачкин, пропуская его вперед. И огорченно покачал головой.
Детство Шурки и Тани пришлось на эпоху сталинского террора, военные и послевоенные годы. Об этих темных временах в истории нашей страны рассказывает роман-сказка «Дети ворона» — первая из пяти «Ленинградских сказок» Юлии Яковлевой.Почему-то ночью уехал в командировку папа, а через несколько дней бесследно исчезли мама и младший братишка, и Шурка с Таней остались одни. «Ворон унес» — шепчут все вокруг. Но что это за Ворон и кто укажет к нему дорогу? Границу между городом Ворона и обычным городом перейти легче легкого — но только в один конец.
Ленинград в блокаде. Дом, где жили оставшиеся без родителей Таня, Шурка и Бобка, разбомбили. Хорошо, что у тети Веры есть ключ к другой квартире. Но зима надвигается, и живот почему-то все время болит, новые соседи исчезают один за другим, тети Веры все нет и нет, а тут еще Таня потеряла хлебные карточки… Выстывший пустеющий город словно охотится на тех, кто еще жив, и оживают те, кого не назовешь живым.Пытаясь спастись, дети попадают в Туонелу – мир, где время остановилось и действуют иные законы. Чтобы выбраться оттуда, Тане, Шурке и даже маленькому Бобке придется сделать выбор – иначе их настигнет серый человек в скрипучей телеге.Перед вами – вторая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки».
Страна Советов живет все лучше, все веселее – хотя бы в образах пропаганды. Снимается первая советская комедия. Пишутся бравурные марши, ставятся жизнеутверждающие оперетты. А в Ленинграде тем временем убита актриса. Преступление ли это на почве страсти? Или связано с похищенными драгоценностями? Или причина кроется в тайнах, которые сильные нового советского мира предпочли бы похоронить навсегда? Следователю угрозыска Василию Зайцеву предстоит взглянуть за кулисы прошлого.
Ленинград, 1930 год. Уже на полную силу работает машина террора, уже заключенные инженеры спроектировали Большой дом, куда совсем скоро переедет питерское ОГПУ-НКВД. Уже вовсю идут чистки – в Смольном и в Публичке, на Путиловском заводе и в Эрмитаже.Но рядом с большим государственным злом по-прежнему существуют маленькие преступления: советские граждане не перестают воровать, ревновать и убивать даже в тени строящегося Большого дома. Связать рациональное с иррациональным, перевести липкий ужас на язык старого доброго милицейского протокола – по силам ли такая задача самому обычному следователю угрозыска?
Вырвавшиеся из блокадного Ленинграда Шурка, Бобка и Таня снова разлучены, но живы и точно знают это — они уже научились чувствовать, как бьются сердца близких за сотни километров от них. Война же в слепом своем безумии не щадит никого: ни взрослых, ни маленьких, ни тех, кто на передовой, ни тех, кто за Уралом, ни кошек, ни лошадей, ни деревья, ни птиц. С этой глупой войной все ужасно запуталось, и теперь, чтобы ее прогнать, пора браться за самое действенное оружие — раз люди и бомбы могут так мало, самое время пустить сказочный заговор.
Ленинград освобожден, Шурка и Бобка вернулись из эвакуации, дядя Яша с немой девочкой Сарой – с фронта. И вроде бы можно снова жить: ходить в школу, работать, восстанавливать семью и город, – но не получается. Будто что-то важное сломалось – и в городе, и в людях: дядя Яша вдруг стал как другие взрослые, Сара накрепко закрылась в своей немоте, а бедному Бобке все время смешно – по поводу и без… Шурка понимает, что нужно во что бы то ни стало вернуть Таню, пусть даже с помощью Короля игрушек, – но какую цену он готов за это заплатить? «Волчье небо» – четвертая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки».
К чему может привести ограбление богатого российского чиновника?.. События происходят в наши дни в России и Италии. Интеллектуальное ограбление, погоня полиции за преступниками. Разумеется, любовная линия и неожиданная развязка в конце рассказа.
Приключенческий детектив о приключениях детектива Рене Вилсон. Очень интересная книга.
Что делать, если Лос-Анджелесу угрожает опасность? Конечно же Дон, агент ФБР сделает всё, чтобы предотвратить это, а его брат, профессор математических наук Чарли, ему в этом поможет. Но под угрозой находится не только весь город, но в том числе их жизни и жизнь их отца. Что делать, если преступник шантажирует Дона и каждый раз вводит его в заблуждение новыми зацепками? Какой выход братья найдут и смогут ли?
Сюжет книги основан на реальном преступлении начала 1990-х годов – разбойном нападении на собор святых Петра и Павла, в результате которого преступники завладели двумя православными святынями – иконами Казанской Божией Матери и Седмиозерной Смоленской Божией Матери.
Автор произведения переносит читателя в «кровавые» 90-е годы прошлого столетия. Сюжет книги основан на реальных событиях тех времен, когда пуля решала многие вопросы в коммерческой деятельности. Герои и место событий вымышлены, и возможное сходство с реальными людьми носит случайный характер.
Книгу эту написали два автора: Иван Васильевич Бодунов - комиссар милиции третьего ранга в отставке, и Евгений Самойлович Рысс - литератор. На глазах Ивана Васильевича Бодунова прошли примечательные страницы истории борьбы Советского государства с преступностью, В его послужном списке числится ликвидация многих банд и поимка известных в свое время рецидивистов. Первые годы работы Бодунова были годами, когда советский аппарат розыска еще только создавался; годами, когда народная милиция начала одерживать первые победы над доставшимся Советской республике в «наследство» от царизма преступным миром. Люди, пришедшие на работу в уголовный розыск от станков и с фронта, учились находить и обезвреживать преступников, быть проницательными следователями и умелыми экспертами, В их рядах был и Бодунов. По его живым воспоминаниям рассказывают авторы о событиях, в которых действует главный их герой, следователь Васильев. Художник Юрий Георгиевич Макаров.