Украсть Ленина - [18]

Как известно, настоящие готы больше всего на свете любят бухать и трахаться, и, если первое никогда не представляло для нее проблемы, то со вторым пока что получался полный прокол, то есть, его буквальное отсутствие. Это в пятнадцать-то лет! Джульетта в ее годы уже дрючилась со своим Ромео, как кошка, ночь напролет. Вот уж готичная девка, настоящая жесть! И трахалась, и в депрессии зависала, и в склепе столько ночей провела, а в конце еще и зарезалась! Настоящим кинжалом! Обалдеть. Лакримозе до нее далеко, это точно. Не везет, просто не везет. Дарк Маг, хотя и классный системный пипл, но по траху еще полный козел, особенно, в сравнении с Ромео.

В общем, после того, как Дарк Маг, так ничего и не сделав, сбежал к общему костру, Лакримоза со злости напилась действительно не по-детски, а потом еще спьяну начала прикалываться над Асмодеем и его ночевкой. Мол, подумаешь — переночевал; мол, хрень это полная, а не ночевка, ничего страшного, смех да и только. И тогда змей Асмодей сперва поутих, дал ей наговориться вволю, влезть в западню обеими ногами, а потом ужалил: «Вот и договорились, Кризочка, в эту ночь ты спишь тут одна-одинешенька. Вон в этом склепике. То-то повеселишься… А мы назавтра на тебя посмотреть придем, тогда уже вместе посмеемся. Годится?»

Тут еще не поздно было откатить, и Лакримоза уже открыла рот, чтобы позорно отшутиться, но в это время снова попался ей на глаза трусливый козел Дарк Маг, и язык сам произнес гордое, беззаботное и безрассудное: «Годится! Только никакая я тебе не Кризочка. Меня зовут Лакримоза. Въезжаете, козлы?» Вообще-то с рождения ее звали Наташкой, но только до тех пор, пока Дарк Маг, про которого тогда еще не было известно, что никакой он не Дарк Маг, а просто трусливый козел, не привел ее на первую вписку, где она стала настоящим готом, почти, как Джульетта. Почти… за исключением траха.

С того знаменательного момента она отзывалась только на имя Лакримоза, пребывала в постоянной готичной депрессии, бухала, кололась, курила анашу, дважды в неделю кончала самоубийством, белила фэйс, красила волосы и глаза черным, а губы — коричневым и носила черную кожаную косуху, черные и ужасно душные кожаные штаны и очень высокие — почти до колена — шнурованные ботинки, в которых приходилось спать, потому что процесс шнуровки был настолько сложен и длителен, что не оставлял времени не то что на жизнь, но даже и на приготовление уроков.

Весь этот непростой антураж обязывал, а потому, ответив Асмодею «годится», Лакримоза по ходу оказывалась в безвыходном положении. Слово «годится» относилось теперь к ней лично: годится она быть готом и системной герлой или наоборот — не представляет из себя ничего, то есть является нулем, отстоем, попсой гламурной, скучной кухонной тряпкой. Скозлить сейчас означало навеки поломать свой фэйс в глазах всей тусовки. Невзирая на хмель, она ясно читала это в устремленных на нее насмешливых взглядах. Один лишь Дарк Маг сидел потупившись и время от времени поглядывал на Лакримозу с совершенно убитым выражением, а потом подобрался поближе и тихонько предложил остаться вместе с ней, потому что вдвоем не так страшно.

Ясен пень, Лакримоза презрительно фыркнула и сказала, что прекрасно обойдется без сопливых козлов, но испытала благодарность за поддержку и с трудом удержалась от того, чтобы не погладить Дарк Мага по худой щеке, густо разрисованной черным фломастером. Она даже подумала, что, наверное, не стоит так на него сердиться, в конце концов, он всегда был верным другом и конкретным пиплом, а что до траха, то ведь известно, что парни начинают позднее; вон, и Ромео, если разобраться, был намного старше Джульетты, а Дарк Маг, наоборот, младше Лакримозы на целый месяц, а потому зря она погнала трейлер на человека, с которым дружит сколько себя помнит, еще с тех времен, когда его звали просто Славкой.

А потом она посмотрела на часы: было немногим позднее двух, и Лакримоза понадеялась, что тусовка просидит хотя бы до трех, если не до четырех, и тогда ей останется совсем немного дотянуть до утра. Но, как назло, в полтретьего приперлись сатанисты с очередной кошкой и стали качать права: что готы, мол, опять заняли не свое место и пусть уматываются нах, освобождают жертвенник. Асмодей немного поспорил, но чисто для понта, потому что три шеста и в самом деле место сатанинское, отчего и зовется так: «три шеста», то есть три шестерки, 666, знак ихнего сатанобога.

В общем, пришлось затаптывать костер, а козлы сатанисты стояли в сторонке и ждали с паршивыми ухмылками на своих садистских фейсах, и бедная кошка металась в мешке, уже предчувствуя беду, но еще не представляя, насколько эта беда велика и ужасна. Лакримоза любила драться; вот и теперь она с удовольствием подралась бы с гадами за кошку. Кулаки у нее чесались не по-детски, а ноги так и просто горели от нестерпимого желания засадить тяжелым ботинком по мерзким козлиным яйцам, но решала тут не она, а тусовка, точнее, Асмодей, а Асмодей говорит, что сатанисты, хотя и козлы, но козлы социально близкие, союзники в войне против общего врага, бритоголовых фашиков, которые тоже реально убивают, но не кошек, а конкретных пиплов.