Украсть богача - [86]

Меня выпустили под залог. Я полагал, что все сойдет мне с рук. Перебрался к Прии, планировал съездить в Ахмедабад познакомиться с ее родителями, подумывал возобновить выпуски викторины.

Поэтому, когда меня арестовали за мошенничество на экзаменах и разлучили с любимой женщиной, я почувствовал себя полным идиотом.

Полицейские явились утром, через две недели после окончания осады. Я сперва решил, что инспектор заглянул выпить чаю и уточнить какие-то подробности, но он вручил мне судебную повестку, и мир мой развалился на куски.

Меня отвезли в участок, втащили в душную комнату, кишевшую полицейскими. И зачитали обвинение.

Рамеш Кумар. Мошенничество на экзаменах. Максимальная мера наказания – пять лет тюрьмы.

Бхатнагар не подкачала. Она четыре дня сражалась за меня в душном зале, битком набитом адвокатами, мелкими клерками и секретарями, которые записывали каждый комариный писк.

Вид у нее был деловой и сосредоточенный. Форма отглажена до хруста, прическа волосок к волоску.

Четыре дня она пыталась меня отбить. И без толку. Было ясно, что меня посадят. Они нашли бывших моих клиентов, которые охотно дали показания. Распечатки звонков. Электронная переписка.

В последний день, когда заседание завершилось и все потянулись к выходу из зала, мы с Бхатнагар посмотрели друг другу в глаза.

– Прости, что не сумела помочь, Рамеш, – проговорила она, когда последний помощник инспектора наконец перестал на нас таращиться и вышел. – Мои боссы. Им нужно было найти виновного. Я пыталась их вразумить. Но ты оказался идеальным кандидатом.

«Да у меня всю жизнь так», – подумал я.

Если бы снимали фильм, там была бы Прия, и она крикнула бы Бхатнагар: «Они не имеют права! Так нельзя! Он же вам помогал!», и Бхатнагар бросилась бы к боссам, заставила бы их изменить решение, и на этих кадрах вступила бы испанская гитара, а за ней – детский хор.

Но увы.

У меня были лучшие адвокаты – все благодаря Руди.

К нему у меня никаких претензий. Из Норвегии вернулись его родители, целые и невредимые, загорелые и благоуханные, они слыхом не слыхали про всю эту историю с Пакистаном, сказали сыну: брось его, пусть гниет в тюрьме, но Руди не послушался. Он заглянул ко мне в конвойное помещение и пообещал сделать все, что в его силах.

Мои адвокаты – смуглые, с английским акцентом – казалось, готовы устроить геноцид, лишь бы меня вытащить.

Но этого оказалось мало.

Боссы Бхатнагар решили меня уничтожить. И она не сумела им помешать, как ни пыталась.

* * *

Меня посадили в тюрьму. Седовласый судья прикрикнул на журналистов, чтобы замолчали, и, видимо, тем самым исчерпал остатки своего здравого смысла, потому что потом он нанес мне последний удар – хриплым надтреснутым голосом зачитал приговор:

– Рамеш Кумар, за неоднократное мошенничество я приговариваю вас к году тюрьмы.

И стукнул молотком. Вспышки фотокамер, точно сполохи молний. Мои адвокаты на западный манер пожимают мне руку и садятся выписывать чеки себе на новые виллы, а я стою один. Потом охрана меня уводит.

Когда меня выводили из зала, кто-то из присутствующих заплакал. Какая-то старуха. И все оглядывалась – не обратил ли кто внимания. Наконец к ней подошел репортер, и она рухнула ему на грудь. Уж не знаю, какой дальней родственницей подсудимого она притворялась.

Меня посадили в тюрьму. Только меня, больше никого. Ха-ха-ха!

Где-то на небесах Клэр ела булочки и посмеивалась: «Расплата за грехи, jeune homme[212], расплата за грехи».

Народная партия мне отомстила. Страна мне отомстила. Система мне отомстила. Слишком уж многих я выставил дураками, вот они и отомстили.

Руди не тронули. Он же не сделал ничего плохого.

А то, что он победил на Всеиндийских, так я тут ни при чем. Разве способен уличный мальчишка занять первое место на благородных Всеиндийских экзаменах, величайших в мире? Несомненно, Рудракша Саксену обвел вокруг пальца какой-то мерзавец-посредник из низшей касты, который посулил ему золотые горы. Где уж невинному парнишке из касты брахманов раскусить такого подлеца!

Единственный его грех в том, что он оказался слишком доверчив.

А значит, может снова рекламировать микроволновки, дал и липосакцию.

Вся моя жизнь уместится в абзац на его страничке в Википедии.

В тюрьме мне пришлось несладко, я вас уверяю. Руди выложил кучу денег, чтобы уголовники оставили меня в покое. Сам-то я никто, но я же менеджер Рудракша Саксены. Ну как такого не пощупать – мол, деньги гони.

К счастью, я не потратил ни гроша из собственных средств. На меня подавали иск за иском. Родители всех детей, которые за последние десять лет завалили Всеиндийские, пытались поживиться за мой счет. Руди добился, чтобы все эти дела закрыли. Это обошлось ему в круглую сумму, но он зарабатывал столько, что не расстроился.

Несколько раз меня навещала Прия.

В первые ее визиты мы почти не разговаривали.

В последний раз она сказала мне, что будет ждать, но кого она обманывала? Она любила родителей. Они никогда не отдадут ее за такого, как я. Она современная и независимая, но они – ее родная кровь, они для нее важнее, чем я, и они никогда не примут преступника в семью.

Я просил ее больше не приезжать, объяснял, что в стрессовой ситуации влюбиться легко, но это не настоящее чувство, просто нам в трудную минуту захотелось зацепиться хоть за кого-нибудь.