Украсть богача - [76]

На экране вновь появилась моя жуткая расплывчатая фотография. Умар Чаудхури. Это мог быть кто угодно, глаза и рот – три темных провала, точь-в-точь калькуттская черная яма[193]. Фото Прии в каком-то баре. Пакистанцы в Твиттере, наверное, уже именуют ее «королевой», и сотни тысяч похотливых стариканов от Гуджранвалы до Гвадара будут дрочить на сексуальную агентшу, посрамившую великого врага.

– Мне нужно позвонить родителям, – сказала Прия, когда передача завершилась и приглашенные гости забормотали что-то о подрывной деятельности. Ее не соединяли целую вечность, но в конце концов она произнесла: «Мама, папа, случилось страшное. Не верьте тому, что вам показывают. Пожалуйста, идите к дяде. Не задавайте вопросов. Идите!»

Потом она плакала у меня на плече. Я обнимал ее, стараясь унять дрожь.

– Прости меня, – твердил я.

Ко мне вернулась былая уверенность, и я притворился, будто вошел в образ:

– Переедешь в Пакистан, – сказал я, когда Прия успокоилась, а футболка моя вымокла окончательно. – Поверь мне, Хассана, тебя там ждет большое будущее. – Она подняла на меня глаза, и на мрачном ее лице мелькнула улыбка, но и этого было более чем достаточно.

Я вытер ей слезы.

Мне хотелось признаться Прии, как жалею, что втянул ее в это. Сказать, что мы обязательно выкрутимся. Убежим куда угодно, в какую-нибудь чистую скучную заграницу типа Миннесоты, и никогда уже не вернемся. Заведем троих детей, и никто никогда нас больше не обидит, по выходным будем ходить на яхте и объедаться корн-догами[194].

Но я понимал, что это неправда.

Через десять минут приехала Бхатнагар.

– Здесь оставаться небезопасно, – сказала она. – Политики будут нас искать. Придется признать, что мое министерство скомпрометировано. С этими людьми у меня ни одного спокойного утра. В следующей жизни, клянусь, и близко к богатым не подойду. Поехали ко мне. Так мы выиграем время. Сейчас идем на ближайший рынок и там поймаем такси, – добавила она.

– Нельзя ли сделать что-нибудь для моих родителей? – спросил Руди и вдруг расплакался. Он стоял посередине комнаты и казался таким одиноким.

Бхатнагар растерялась. Сочувственно прикусила губу. Медленно подошла к нему, обняла.

– Где они? – спросила она, поглаживая его по спине.

– Вроде в Норвегии, – пролепетал Руди.

– Попробую с ними связаться. Пусть остаются в Европе, сколько получится.

Она достала телефон, позвонила кому нужно. Я подошел к Руди, обнял за плечи.

Я и правда в нем ошибался.

Мы надели наряды, парики. Синтетические волосы слиплись от пота, одежда Руди помялась, испачкалась. Зато Прия наконец-то исправила мои неуклюжие, но искренние потуги визажиста и сделала парню нормальный макияж.

Я так привык менять облик, что уже с нетерпением ждал этого момента. Очки. Парик. Сари для Руди.

Прия накинула шаль. Бхатнагар дала ей темные очки. Выглядела она роскошно. На нее будут глазеть, но хотя бы не узнают. Я ничего не сказал. Сейчас любое мое слово прозвучало бы ложью, а я не хотел показаться Прии обманщиком.

Выходя из дома, мы сжали друг другу руки, и этого было достаточно.

* * *

Снаружи кипели страсти. То, что называется «массовые волнения». Отовсюду доносились угрозы, клятвы и проч. А все из-за нас. Наверное, все эти мужчины, женщины, дети сидели где-нибудь неподалеку в кофейнях, а кто и у себя дома, не веря своим глазам, смотрели новости, потом высыпали на улицы.

У нас ведь моргнуть не успеешь – уже бунтуют. Мы всегда на взводе, всегда готовы взорваться, а что еще нужно для бунта, кроме палок, камней и молодых людей, ожесточенных тысячелетиями нищеты, которой не видать ни конца ни краю?

И это мы еще были в богатом районе! Казалось бы, им-то с чего возмущаться. Однако же рыночная толпа щетинилась битами, орала: «Долой Пакистан!» «Долой ислам!» «Долой Саксену!» С фантастической скоростью появились плакаты с нашими лицами, моим и Руди.

Пока мы пробирались сквозь толпу, до меня доносились обрывки разговоров:

– Никогда ему не доверяла, – заявила из машины какая-то тетушка с кожей цвета гулаба джамуна[195]: ее шофер бросил руль и присоединился к протестующим.

– Мне он всегда казался фальшивым, – вторила ей подруга, промокая глаза влажным платочком.

Потерял любовь таких вот тетушек – считай, потерял Индию.

До Дивали оставались считаные дни, все уже купили фейерверки и предвкушали неистовство. Поверьте мне на слово: у нас не могут запустить космический спутник, построить ферму на солнечных батареях, вакцинировать детвору, но как только доходит до праздников, фулджхади[196], патака[197] и угощения принимаются готовить за много лун и с военной точностью.

Ослепленные гневом молодые люди поджигали бенгальские огни, запускали шутихи, взрывали петарды. В шафраново-красном облаке дыма мы тщетно пытались отыскать такси. Темнокожие, светлокожие, молодые, старые, брахманы и шудры – всех объединила ненависть к нам. Чего не добились социализм и политика экономического развития, сделал Рамеш Кумар.

Семейства, которые в другое время к этому району и близко не подпустили бы, воспользовавшись волнениями, решили посмотреть, где делает покупки вторая половина населения. Задрав носы, они входили в магазины, и охрана, прежде остановившая бы их в дверях, не мешала им: ведь если кого-то из этих новых посетителей не пустить, они могли поджечь магазин или крикнуть в толпу: тут хозяева – пакистанцы, мы сами видели на стене портрет Имрана Хана