Украинские мотивы - [13]

Сейчас всемирно известный писатель стоит передо мной в темно-синем сюртуке 40-х годов прошлого столетия. Он родился здесь, в Сорочинцах, и здесь же услышал впервые рассказы о своих будущих героях.

Вот как Гоголь описывает Сорочинскую ярмарку:

«Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула и хаос чудных неясных звуков вихрем носится перед вами. Не правда ли, не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит? Шум, брань, мычание, блеяние, рев — все сливается в один нестройный говор. Волы, мешки, сено, цыганы, горшки, бабы, пряники, шапки — все ярко, пестро, нестройно; мечется кучами и снуется перед глазами. Разноголосые речи потопляют друг друга, и ни одно слово не выхватится, не спасется от этого потопа; ни один крик не выговорится ясно. Только хлопанье по рукам торгашей слышится со всех сторон ярмарки. Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые на землю доски, и закружившаяся голова недоумевает, куда обратиться. Приезжий мужик наш с чернобровою дочкой давно уже толкался в народе. Подходил к одному возу, щупал другой, применивался к ценам; а между тем мысли его ворочались безостановочно около десяти мешков пшеницы и старой кобылы, привезенных им на продажу. По лицу его дочки заметно было, что ей не слишком приятно тереться около возов с мукою и пшеницею. Ей бы хотелось туда, где под полотняными ятками нарядно развешаны красные ленты, серьги, оловянные, медные кресты и дукаты. Но и тут, однако ж, она находила себе много предметов для наблюдения: ее смешило до крайности, как цыган и мужик били один другого по рукам, вскрикивая сами от боли; как пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную бороду, другою…»

Мар спрашивает, есть ли у нас такие праздники, как Сорочинская ярмарка, на которых народ чествует своих писателей и отдает дань уважения их произведениям. Я уклоняюсь от ответа и задаю встречный вопрос:

— Ты говоришь, что украинский народ чествует здесь своего писателя. Но ведь Гоголь — русский писатель!

Мар в раздумье помолчал, а затем ответил, что повсюду в мире принято относить писателя к той национальности, на языке которой он творит. Язык и литература неотделимы друг от друга.

— Но творчество Гоголя тесно связано с Украиной, — продолжаю я. — Его первый сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки», в который входит и «Сорочинская ярмарка», — яркое тому свидетельство.

Мара не смущает это кажущееся противоречие. Не раздумывая, он вспоминает Жан-Жака Руссо, который, хотя родился в Швейцарии и прожил там до 19-летнего возраста, считается французским писателем и просветителем. А вот урожденный ирландец Бернард Шоу вписал свое имя в английскую литературу. К литературе США традиционно причисляют Ф. Дугласа, Джеймса Болдуина и других писателей афроамериканского происхождения.

Пока мы размышляем над этими вопросами, Мар подводит меня к одноэтажному дому. В нем родился Гоголь. Сейчас здесь музей, который был основан в 1929 году, а в 1951 году отстроен заново, потому что во время войны его полностью разрушили фашисты.

Почти четыре тысячи музейных экспонатов рассказывают о жизни и творчестве писателя. Тут представлены рисунки, рукописи и первые издания книг Гоголя, иллюстрации русских и украинских художников к его произведениям.

За короткое время передо мной проходит вся жизнь писателя: детство в доме отца, украинского помещика Василия Гоголя, юношеские годы и увлечение любительским театром, пробы пера в Нежинской гимназии, переезд в Петербург и безуспешные попытки поступить на службу, первый успех писателя после выхода в свет «Вечеров»…

Покидая музей, мы продолжаем разговор о связях украинца Николая Гоголя с Россией, которые ничуть не умаляют оставшейся у него на всю жизнь любви к родной земле, Миргородскому уезду.

Пора уезжать. Где-то в центре Великих Сорочинцев нас уже поджидает автомобиль. Но я все оттягиваю минуту расставания с селом, где каждый дом, каждая улица, каждое дерево словно напоминают о великом писателе.

Мы вновь устремляемся на шумный зов ярмарки, протискиваемся сквозь плотный заслон празднично одетых людей. Перед нами — пышноусый мужчина в украинской сорочке. У него редкие волосы и большие печальные глаза. Кто же этот человек? Неужели Тарас Шевченко?

Поднявшись на цыпочки, я вижу и своего старого знакомого в синем сюртуке — Н. В. Гоголя. Он подчеркнуто дружелюбно слушает своего земляка, поэта Тараса Шевченко, который обращается к нему с грустными стихами:

За думою дума летит, вылетает;

Одна давит сердце, другая терзает,

А третья тихонечко плачет в обиде

У самого сердца — и бог не увидит!

Кому ж ее покажу я,

Где найду такого,

Кто бы понял и приветил

Великое слово?

Все оглохли, все ослепли,

В кандалах… поникли…

Ты смеешься, а я плачу,

Друже мой великий,

Что ж из плача уродится?

Лишь трава дурная…

Не услышит вольных пушек