Украинская каб(б)ала - [86]

90

Письмо Двойры Либерман своему сыну, Семену Либерману

1 мая 2014 года

Дорогой Сема!

Я сегодня чуть не упала, когда к нашему дому подъехала большая черная машина с цветным флажком. Оказывается, это приехало посольство Люксембурга и привезло твое письмо. Посол сказал, что они переживают из-за опасности, которая тебе угрожает, и поэтому решили переправить письмо специальной почтой, то есть по воздуху. Сыночек, про какую опасность они говорят? Немедленно напиши и ничего не скрывай!

Пока я пишу ответ, посол на кухне пьет кофе. Я хотела его пригласить в гостиную, показать твои похвальные грамоты и значки, но твоя дорогая супруга затеяла генеральную уборку и в доме такой кавардак, что не только иностранцу, но даже своим невозможно смотреть на это. Иностранец очень милый и интеллигентный человек, он поцеловал мне руку и сказал, чтобы я не волновалась, он подождет сколько надо, ибо дело демократии в Украине важнее его личных неудобств. Не знаю, что у вас происходит, если тобой занимаются посольства, но надеюсь, что, кроме своего Шевченко, ты не успел сделать украинскому правительству ничего плохого. Прошу тебя, не трогай их и вообще заканчивай улучшать жизнь других народов. Нам это всегда вылазило боком.

С журналистами я больше не общаюсь. Сказала, что ты через месяц приедешь и сам будешь с ними разговаривать. Две газеты на первых страницах ежедневно дают сообщения о тебе. Одна пишет, что «до приезда гения еврейского народа Либермана осталось двадцать шесть дней», а другая тоже считает дни, но уже обзывает тебя предателем. Когда ты вернешься, мы подадим на них в суд. Я уже нашла адвоката. Таня посоветовала Гринберга. Это не адвокат, а тигр и лев в одном лице! Считай, что решение суда у нас в кармане!

Заканчиваю, потому что посол нервничает и поглядывает на часы. Напиши Тане, что уборку в доме надо делать, не когда к тебе приезжают высокопоставленные господа, а в другое время. Мне это досадно, потому что я хотела с ним поговорить про Нобелевскую премию, что надо делать, чтобы ее получить, кому писать, где искать протекцию и т. д. Поговорю на улице, возле машины.

Ну, все. Про кастрюльку больше не напоминаю.

Целую, твоя мама

91

Дневник Т. Г. Шевченко

2 мая 2014 г.

Черт его знает, как не везет мне в этом Киеве! Заколдовал кто-то мать городов русских, или некто всесильный и невидимый продолжает строить козни, наполняя чашу страданий, которую никак не могу испить до конца! Итак, сегодня выдался чудный день. Я особенно люблю сию пору года, когда прохладный воздух, еще не прогретый лучами солнца, необыкновенно бодрит члены. Наблюдательные люди утверждают, что весна омолаживает не только душу, и я решительно согласен с ними.

Всласть надышавшись свежим воздухом, заполнившим комнату (Сема пооткрывал все рамы, дабы проветрить квартиру), я стал подгонять своего хозяина, то и дело поглядывая на часы. Хотя мой друг уверял, что художники собираются на Андреевском никак не раньше десяти часов утра, а то и позже, я нервничал и не находил себе места, злясь, что он так долго моет чашки и тарелки. Наконец, упаковав акварели «Бабушки у подъезда», «Портрет соседки» и третью, названную мною весьма лаконично «Митька», мы вышли из дома. Избыточная энергия была столь велика, что я едва не показал язык шпикам, которые неохотно поднялись с лавочки и, задрав головы к зеленеющим веткам деревьев, скосили глаза, наблюдая за нами. Семка дернул меня за рукав, и мы быстро пошли к навесу, у которого останавливаются маленькие скрипучие автобусы. Конечно, шпики побежали за нами.

Через минуту мы уже тряслись, стиснутые ворчливой толпой, а шпики торчали подле водителя и напряженно следили за нами. Я не выдержал и таки показал им язык, отчего зенки их едва не выскочили из глазниц. Водитель, между тем, курил зловонный табак и громко кричал на публику, чтобы она передавала деньги за проезд. Публика незлобно отгавкивалась и дразнила водителя вычурным матюком в рифму требованиям управителя машины.

Через полчаса мы вышли у паперти Андреевской церкви, и я, машинально перекрестившись на великолепное творение Растрелли, невольно ахнул.

Доступные взгляду окрестности были заполнены картинами. Сей великолепный Эрмитаж под открытым небом простирался до самого Подола, теряясь в лабиринтах монстра, который в мою бытность был Гостинным двором. Картины представлены разных размеров – громадины в человеческий рост и небольшие пейзажи в роскошных рамах и без оных. Возле каждого вернисажа, состоящего из дюжины произведений малярства, толпились творцы, отмеченные печатью божественности и с мучительной гримасой неопохмелившихся страдальцев. Покупателей было во сто крат меньше самих художников, но Семка обьяснил, что покупатели появятся попозже, к полудню. По правде сказать, без Семки я бы растерялся в этом разливанном море искусств, но мой друг зорким взглядом выискал подле памятника свободное местечко и, широко раскинув руки, словно застолбив пространство, позвал меня. Я тотчас же бросился к нему и, лихорадочно распаковав картины, выставил их на всеобщее обозрение, смущенно поглядывая по сторонам.