Украинская каб(б)ала - [65]

Притворно улыбаясь, дама протянула руку для поцелуя, но я лишь вежливо пожал кончики пальцев, отметив тень досады, скользнувшую по ее лицу. Это меня позабавило, и я мысленно похвалил себя за осмотрительность. В великосветских салонах мне нередко приходилось встречать экзотические экземпляры из поповских дочек, которые, попадая в высший свет, непременно принимались обезьянничать, подражать манерам аристократок голубых кровей.

Впрочем, эта особа неплохо владела собой и уже через секунду озаботилась непременной улыбкой, которая должна была изображать заинтересованность собеседником, пускай таковая была и фальшивой. Полагаю, сия маска была неуместна в ее положении, так как я действительно интересовал эту дамочку, иначе на кой ляд было присылать за мной дорогущую карету и везти к черту на кулички. Я ожидал, что подбежит половой, дабы принять заказ, но, оглядев стол, понял, что здесь все решили без моего выбора. Впрочем, на столе стояли мои любимейшие блюда, отчего я пришел в изумление, но хозяйка застолья улыбнулась с толикой загадочности и укоризны, как бы призывая меня усовеститься за то, что не приложился к ручке заботливой почитательницы, знающей не только мою поэзию, но и гастрономические пристрастия. Мамуев суетился, без меры ерзал на стуле и потирал ладони, как измученный воздержанием пьяница в предвкушении похмельной чарки. Я сразу понял, что он будет играть роль оригинального сводника, который в пикантную минуту должен испариться, а пока исполняет обязанности прислуги и поверенного в тайны одновременно.

– Дорогой Тарас Григорьевич, – акцентированным голосом произнесла Алиса Леопольдовна. – Благодарю, что приняли мое приглашение. Для меня это самый знаменательный день в жизни, поэтому позвольте предложить первый тост за ваше здоровье.

– Будьмо! – не к месту пискнул Мамуев, родив у меня мысль послать его к Семке, дабы сей руководитель литературного кагала выучился кричать наше гордое «будьмо» без холуйского угодничества и вопросительных интонаций.

Чокнувшись, Алиса Леопольдовна едва прикоснулась губами к бокалу с вином, да и я едва пригубил чарку, памятуя, что поклялся Семке всеми музами Олимпа соблюдать меру, сидя с незнакомыми людьми за трапезой.

Пауза, последовавшая за первой рюмкой, натянулась струной, хотя я делал вид, что старательно дегустирую закуски. Однако знаменитость зовут к угощенью с тем, чтобы та в ответ угостила беседой, острым словцом, поэтому, стараясь быть галантным, я спросил у хозяйки застолья:

– Простите, а родитель ваш был из немцев?

– С чего вы взяли? – густо покраснела госпожа Цырлих.

– Отчество у вас соответствующее, Леопольдовна, да и акцент такой, словно полжизни провели в Баден-Бадене! Знавал я одного барона Цырлиха, да, по-моему, у него была двойная фамилия – то ли Цырлих-Бонтон, то ли Цырлих-Голштейнский!

Ее глаза вмиг обморозились, щеки побелели, сделав лицо почти неживым, и сия бледность на фоне жгучих черных глаз и бровей, которые были наведены таким образом, что придавали лицу надменное удивление при любом обстоятельстве, была весьма красноречива. Понимая, что затронута чувствительная струна с происхождением, я попытался исправить свою оплошность и стал невпопад уверять, что лично мне немцы нравятся своим трудолюбием и аккуратностью, что и нам давно пора перенять положительные качества этого народа, но она слушала, застыв как фарфоровая кукла, и я мысленно чертыхнулся и послал ее туда, где и должна восседать всякая дура, по крайней мере ночью.

Некоторое время прошло в молчании. Мамуев почти не ел, пытаясь неуместными восклицаниями поддержать разговор, но не мог придумать толковую фразу, которой полагалось быть значительной, учитывая его руководящее положение в литературе. Дабы исправить неловкость, я предложил тост за хозяйку застолья. Женщинам такой пустяк приятен, а у этой лицо даже покрылось румянцем тайного желания. Я давно подметил, что когда говоришь приятные женскому уху вещи, она извиняет тебе бесцеремонные взгляды, которыми ты бесстыдно шаришь по ее фигуре, намереваясь проникнуть в тайны корсета, прощает донельзя раздутые ноздри, сортирующие запахи тела и духов, и надо отметить, что я был вознагражден за свое усердие. Я говорил достаточно долго, успев разглядеть все, что меня интересовало, по крайней мере до талии. Но пока ты возмутительно трезв, язык молотит банальную чепуху, а искренность беседы донельзя ложна. Смирившись со своим дурацким положением, я ждал, когда же наконец прояснится цель этой странной встречи.

После третьей чарки, которую Мамуев предложил выпить за успехи украинской литературы (обеденный стол – не письменный, тут много таланту и не требуется, фантазируй до одурения), Алиса Леопольдовна взяла инициативу в свои руки.

Перво-наперво она отметила мою выдающуюся роль не только на литературной ниве, но и в повышении самосознания украинского населения, для чего даже процитировала по памяти довольно большие отрывки из моих поэм, а затем истребовала мое мнение относительно препятствий, которые мешают любимой Украйне встать вровень с таким монстрами, как Германия и Англия. Не задумываясь, я брякнул: