Украинская каб(б)ала - [102]

Многочисленные посетители не обращали на «объекты» внимания по той причине, что участники Всеукраинского фестиваля из числа писателей были загримированы под Шевченко, не говоря уже о бандуристах и актерах, которые на площадке у памятника разыграли современный водевиль под названием «Поэт и царь».

Следует отметить, что одной посетительнице стало дурно и она на карете «скорой помощи» была доставлена в больницу.

Предлагаю провести задержание «объектов» вечером, в районе между 23и 24 часами, когда объявленный банкет, пройдя стадию апофеоза, перейдет в бессознательное состояние.

Мл. л-т Соломко А. А.

112

Директору Каневского национального музея-заповедника Шевченко от смотрителя «Тарасовой хаты» экскурсовода первой категории Пронько Василины Тимофеевны

Докладная

Сегодня, 22 мая, в 12.30 по местному времени в «Тарасову хату» явились четверо людей, среди которых один был ужасно похож на Т. Г. Шевченко, что впоследствии подтвердилось как факт. Его сопровождали двое мужчин и одна женщина, которая вела себя фамильярно. После того как я рассказала историю создания «Тарасовой хаты», поэт расплакался и стал благодарить небеса за «ниспослание в сей мир» (он так и выразился) Ивана Алексеевича Ядловского, бывшего не только творителем «Тарасовой хаты», но и охранителем памяти Кобзаря.

Затем Т. Г. Шевченко без разрешения переступил через веревочку, отделявшую экспонаты от посетителей, и разлегся на лежанке, подпрыгивая на ней и веселясь. Я потребовала, чтобы он прекратил святотатство, но он рассмеялся, а затем заставил меня присесть рядом и стал уверять, что ему здесь очень нравится и он останется тут жить.

На мое возражение, что в музеях воспрещается не только проживать, но и курить, принимать пищу и громко разговаривать, он ответил, что закроет музей для посещений, так как музеи годятся для памяти мертвых, а он, видите ли, живой и это теперь его приватная территория, на которую он будет пускать только своих приятелей и знакомых. В это время в «Тарасову хату» вошла группа туристов из Молдавии, и мне пришлось переключить свое внимание на них. После того как я рассказала молдаванам о трагической жизни Кобзаря, о его борьбе с царями и бурной революционной деятельности, одна из туристок, указав на возлежащего, спросила, кто это. Я ответила, что это Кобзарь собственной персоной, после чего женщина упала в обморок и ее вынесли на свежий воздух.

Шевченко наконец встал с лежанки, стал трогать руками вещи, невзирая на запретительную табличку, затем, увидев на столе книгу для почетных гостей, сделал в ней следующую запись: «Вступил во владение оным» – и расписался. Причем его почерк, по мнению главного хранителя музейных архивов, совпадает с автографами, которые представлены в главной экспозиции музея.

После моих настоятельных просьб не хулиганить и немедленно покинуть помещение Т. Г. Шевченко спросил у сопровождавшего его лица еврейской национальности, есть ли у них посуда для горилки. Услышав, что таковой не имеется, он самовольно изъял из экспозиции четыре кружки (первая половина XIX столетия, инвентарные номера 346, 347, 348 и 349), а затем направился к выходу, велев мне закрыть хату и никого больше сюда не впускать. Также он велел растопить дровами печь, объяснив, что очень мерзнет и любит тепло.

Прошу Вашего указания, как мне следует поступить в случае его прихода на ночлег, а также создать комиссию для списания 4 (четырех) чашек из музейной коллекции.

Зав. «Тарасовой хатой»

Пронько В. Т.

113

Дневник Т. Г. Шевченко

23 мая 2014 года

Меня решительно преследует злой Рок. Очень ясно это проявилось именно сегодня, и нет этому никаких обьяснений, кроме мистических, к коим следует отнести мой приезд на свою бывшую могилу.

Быть может, это моя последняя запись в дневнике, быть может, через час побегу куда глаза глядят – сие ведомо одному Богу, хотя я не понимаю: почему и от кого я должен бежать?! Чем не угодил людям и своей отчизне? Впрочем, я совершенно доверяю своему приятелю Семке, который уверен, что власть задалась целью извести меня, вернув в обиход привычное поклонение моему имени, поклонение равнодушное, безопасное, и в какой-то мере аллегорическое. Мертвый поэт редко бывает неудобен для власти, а если и находил дотошный исследователь бунтарские страницы, их ничего не стоило сжечь, а пепел развеять на ветру. Однако история упрямо твердит, что более всего в посмертных убийствах поэта виновата публика, которая, как сырое дерево, не способна возгораться от его пророческого гнева.

В бараке, который Семка называл общежитием электриков, я спал весьма дурно, успев, впрочем, сделать набросок спящей Любы. Наутро я хотел уничтожить рисунок, найдя его слабым, ученическим, однако наша нимфа восторженно захлопала в ладоши и умоляла подарить его ей, да непременно с автографом. Пришлось сделать это одолжение, хоть и досадовал, что со временем набросок может попасть в мои печатные альбомы, коих власть издала великое множество, и вызвать недоумение у потомков: кто? где? когда? Впрочем, времени для размышлений не оставалось. Семен поднял всех ни свет, ни заря, торопливо хлопал в ладоши, как классная дама, загонявшая барышень на урок.