Украинцы, которые были (XVI – начало XX века): документы, материалы, исследования - [137]

Подобных семенников Русской народности, заключенных в стенах монастырей, в прошлом еще веке немало было и в собственно-Валахии. В «Жизнеописании Старца Паисия», поименованы скиты Мерло-Поляна, Трейстены, Долгоуцы, где отшельничествовали в то время природные Русские. Скиты эти находятся в жудеце Рымникском, смежном с Молдавиею и Трансильваниею: в северо-восточном углу Горной-Стороны Валахии, называемой по-Русски – Мутьянщиной или Землей-Мунтянской. И в настоящее время, скит Мерло-Полянский слывет еще в крае Русским; в нем сохраняется много остатков и письменности Русской, свидетельствующих, что тут было место не только пребывания, но и жизненного развития стихии Русской…

Так дойдем мы до самого Дуная, по явным живым следам извечного наслоения Русского, не говоря уже о свежих наносах, которыми оно беспрерывно подновляется. Но и тут далеко еще не конец его изумительному растяжению. За Дунаем, во всю длину этой исполинской реки от так называемых Железных-Ворот до Моря, побережье испещрено селениями чисто-Русскими, в особенности скучивающимися в той части Дунайской-Дельты, которая известна под именем Добруши, насупротив нынешней нашей Бессарабии. На этом последнем пространстве, больше даже чем в Бессарабии, можно почти позабыться, и счесть себя вовсе не выезжавшим из России: так бросается в глаза преобладание языка, одежды, домашнего порядка и заведения, одним словом – всех отличительных особенностей народности собственно-Русской. Много деревень и слобод, весьма значительных, заселено исключительно Русскими; в других, живут они смешанно с Болгарами и Волохами, но так, что остаются совершенно Русскими. В Тульче, главном городке стороны, из них состоит решительное большинство населения; оттого этот городок, получивший в последнее время немаловажное торговое значение, в шутку называется у туземцев – «Малою-Одессою», или еще народнее – «Малыми-Адестами». В самом деле, тут на каждом шагу встречаешь – Велико-Российскую бородку, или Мало-Российский чуп; в каждом почти окошке видишь – Южно-Русский очипок, или Северно-Русский повойник. По улицам, на базаре, везде где только столпится в кучку народ, не слышишь другого разговора как Русского, с необходимою приправою того крупного народного красноречия, по которому, и в вавилонском смешении языков, трудно б было не распознать человека Русского. Лучшее здание городка есть ново-построенная православная Русская церковь, красующаяся на живописном, отвсюду видном возвышении, и что всего замечательнее – в Турции – и с колоколами, в которые, производится обычный благовест и трезвон, точно в Православной России. Настоятель этой церкви, Отец Филип, с ног до головы Русак, человек отличного поведения, весьма умный, и притом искусный иконописец, пользуется всеобщим уважением; ему оказывается особенное внимание даже со стороны местных властей Мусульманских. Коротко сказать: при весьма разнообразном составе целости своего населения, городок этот в общем впечатлении производит идею города Русского, где остальная смесь, как и во многих других городах России, составляет случайную примесь. Что ж касается до изобилия Русской стихии во всей этой стороне, то оно особенно поразило меня на знаменитой местной ярманке, бывающей при урочище Карасу, между Чернаводою и Кюстенджи, верстах в 70 от Тульчи к Югу. Тут, на совершенно-голой степи, где нет ни кола, ни двора, навалило народу тьма-тьмущая, со всего пространства между Дунаем и Балканами: не смотря на то, Русские были очень заметны; особенно вечером, когда дневной шум и гам притих, вся пустынная глушь степи огласилась удалыми песнями Русского языка и напева, не умолкавшимися вокруг отлетных шатров, коим, для совершенной полноты народной Русской картины, недоставало только заветной елки. Странно было, в соседстве Дуная и Балканов, слышать в песнях этих громозвучные воспоминания: про «Волгу матушку» – про «горы Московские-Воробъевские» – даже про «матушку» про «Неву-реку» с ее «славным Васильевским-Островом»… Но это не естественная ли отплата за то, что – и на Волге – и на Неве – и в Москве – с стольких веков до сих пор, в народной песне Русской не позабылся еще – «славный Дунай, сын Иванович»\.. Положительно должно сказать, что этот за-Дунайский выселок Руси, в своей настоящей численности, простирается до многотысячной цифры. Я даже не принимаю в счет тех его отселков, которые, вихрем разных обстоятельств, оторваны от Дуная, переброшены через Балканы, даже через Босфор, и там, во глубине владений Турецких, пестреют более или менее крупными оазами. Я говорю только о Побережъе-Дунайском. Тут, в многочисленной массе нынешних туземцев, немалая часть изобличает себя с первого взгляда – сволочью происхождения, или точнее «прихода» – самого недавнего. Особенно видно это в нынешних гражданах Тульчи; они так свежи еще здесь, что местное Турецкое начальство, когда некоторые из них слишком расходятся и разбушуются, что, надо сказать, бывает довольно частенько: Начальство, говорю, в таких случаях, не знает лучшего и вернейшего средства к приведению их в порядок, как припугнув непозабытым еще от них грозным именем Губернатора, или по крайней мере – Исправника. О других окружных поселенцах известно, что они вышли сюда в следствие событий прошлого столетия, преимущественно по разрушении Запорожской-Сечи и вообще по смирении бывшей дикой вольницы степного Казачества. Но я должен признаться, Мм. Гг., что еще там, на месте, стало одолевать меня сомнение: точно ли это все пришлецы новые, выходцы недавние? – Многих усматривал я – при несомнительных признаках народности Русской – с значительными приметами очень давнишнего туземства, старше гораздо чем прошлое столетие… – Тогда вспомнился мне древний список «городов Русских», о котором я уже имел случай упоминать; список, как известно, начинающийся такими примечательными строками: