Украина — не Россия - [45]

Есть одно, ныне почти забытое правило: пока достаточное количество людей верят в идею и готовы ее отстаивать (а стало быть, верят в собственную правоту), идея несокрушима. Но они верят в нее до тех пор, пока есть ощущение, что идея поддается воплощению в жизнь. Ну, и еще какое-то время по инерции. Когда же идея со всей очевидностью оказывается невоплотимой, люди от нее отворачиваются. Можно слышать, что коммунизм обрушился потому, что потерпел поражение в холодной войне, не выдержал гонки вооружений. Вот уж чего не было, того не было. К «холодной войне» за 40 лет привыкли, а на разорительную и неэффективную американскую программу СОИ был готов недорогой советский асимметричный ответ. Коммунизм обрушился прежде всего потому, что на уровне массового сознания утратил веру в себя. Он не мог ее не утратить, ибо давно страдал двоемыслием. Например, когда человек на собрании говорит одно, и тут же, в курилке — тем же людям! — рассказывает анекдот совершенно противоположного смысла («Товарищ Петренко, почему вы не были на последнем партсобрании?» — «Если бы я знал, что оно последнее, обязательно бы пришел»). Но двоемыслие — это расщепленное сознание, шизофрения. Положа руку на сердце, приходится признать, что примерно к 1985 году мы имели законченно шизофреническое государство. Уже все всё понимали, но делали вид и поступали так, как будто не понимают. А главное, не делали политических выводов.

Шизофрению пытались лечить электрошоком. Прорыв гласности стал для советских людей чем-то подобным по действию. Горбачев, отважившийся на отмену цензуры, заслужил нашу вечную благодарность, хотя, похоже, не ведал, что творит. Очень быстро выяснилось, что коммунистическая пропагандистская машина не умеет работать в дискуссионном режиме, стала очевидна ее дряблость и не-тренированность. У ее зубастых демократических противников были не побиваемые доводы, ей же было нечего противопоставить этим доводам, она лишь обреченно и неуклюже отмахивалась. И двоемыслие быстро перестает быть массовым.

На этот процесс наложился бунт способностей и потребностей — нереализованных способностей и нереализуемых (в тот момент) потребностей нового поколения элит в союзных республиках. Людям стало невыносимо жить на детских помочах неуклюжего руководства Москвы, ходить по струнке устаревшей идеологии. Этот бунт уже не был опасен для жизни, как во времена их отцов. Надежды на то, что в СССР может быть создано потребительское изобилие, давно исчезли. Изобилие, как все вдруг поняли, находилось в другом месте. Появилась и достоверная информация, в каком. Начало увлечения видеофильмами в середине 80-х пробило дополнительную брешь в железном занавесе. Молодежь по всему СССР внезапно увлеклась рок-музыкой и от ее децибеллов стала совершенно глуха к комсомольским «зарницам» и «задумкам».

К середине 80-х начали прозревать даже такие оторванные от повседневной жизни люди, как ракетчики. Времени для чтения катастрофически не хватало, выкраивал кое-как. В частности, мне хотелось понять, могло ли что-либо подобное перестройке произойти раньше. Сколько было бы сбережено сил и жизней! Разве не был НЭП первой попыткой перестройки? Но приходилось признать: не был и не мог быть. Ведь перестройка — это, в том числе, и курс на историческое примирение. В 20-е и 30-е такое было исключено. В то время власть на всех уровнях была в руках людей, запятнанных кровью гражданской войны. Их воспаленное классовое сознание проявлялось в формах, которые кажутся сегодня неправдоподобными и даже комическими. Знакомый инженер-сибиряк рассказывал, что его родители жили до войны на улице Проклятия убийцам Сакко и Ванцетти. Если даже в наши дни надо бдительно разводить шествия коммунистов и «Руха», чтобы не дошло до рукопашной (я уж не говорю о полной невозможности примирить ветеранов Красной Армии с ветеранами УПА), то что уж говорить о тех годах!

Прежде чем руководство СССР могло хотя бы помыслить о чем-то подобном, должны были уйти из жизни или, по крайней мере, из всякого участия в политике люди, лично ответственные за коллективизацию и ГУЛАГ, депортации и голодоморы, за Быковню и Куропаты, Бутово и Левашево[19], за Новочеркасск и Будапешт. Уже забыл, то ли в конце хрущевского времени, то ли в брежневское КПСС объявила: в связи с затуханием классовой борьбы и полной и окончательной победой социализма диктатура пролетариата перестала быть необходимой. Был также провозглашен переход к бесклассовому обществу, а СССР объявлен общенародным государством.

Я с тех пор все собирался, да так и не собрался выяснить, предусмотрен ли был в советской конституции специальный орган для осуществления диктатуры пролетариата. Теперь-то мне понятно, что никакой диктатуры пролетариата не было, да она и невозможна в принципе. Была диктатура партии, которая уверяла, что построена на принципах «демократического централизма». Но и она не стала бы диктаторским органом, если бы это утверждение соответствовало действительности. Централизма было хоть залейся, но совсем не демократического.

Провозглашение общенародного государства наталкивало на интересные выводы. Теоретически говоря, покуда в СССР шла борьба классов, все национальное должно было поневоле помалкивать, ибо, согласно марксизму-ленинизму, классовое куда выше и важнее национального. Но вот классовое исчезло, и об этом было торжественно объявлено. В связи со сменой ситуации наступала пора расплачиваться по ранее выданным авансам. Допустим, борьба классов и впрямь мешала осуществлению «ленинской национальной политики» во всем ее великолепии, но вот эта помеха исчезла, и что же? Не следовало ли наконец приступить к проведению этой превосходной политики в жизнь? Иван Дзюба и другие диссиденты первого призыва не требовали большего, они не говорили о независимости. Однако вместо этого на идеологическом Олимпе СССР родилась идея «слияния наций». Ее творцы, похоже, искренне не понимали, что эта идея была бы обречена на неудачу даже в 1937 году, в атмосфере тотального страха. Каждая нация обладает неразрушаемой сердцевиной, и дальше известного предела не смог бы продвинуться даже бывший нарком по делам национальностей товарищ Сталин. Что уж говорить о его ожиревших преемниках! Да и страх за десятилетия после 37-го практически выветрился. Власть утратила чувство своей правоты, и люди не могли не ощущать это. Утрата чувства правоты равносильна, на подсознательном уровне, капитуляции.