Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в. - [52]

На алчных

Перестал я жизни этой вовсе удивляться,

Как мне, скудному, при алчных ныне напитаться?

Богачи шинки содержат, богачи мозгуют,

Богачи, как перекупки, крупами торгуют.

Можно видеть и шляхтянку с меркой на базаре,

То-то в город зачастила с кухаркою в паре.

Масло ложками базарит, горшочками пахту,

Домодельный сыр поштучно – панночке на плахту.

Пива на дворе наварят да накурят водки,

Не заплатишь, сколь запросят, не промочишь глотки.

Бедняку, как ни вертись он, дали на орехи.

А на хлеб вот не досталось – алчные в успехе.

Стежки даже распахали, выгоны, полянки,

Перепашут и дороги под свои делянки.

Уж от жадности от ихней просто спасу нету,

Просто видеть невозможно ненасытность эту.

Черта вам еще! Хоть жизнью хвалитесь вы сытной,

Да зато не отберете нищеты постыдной.

И всего-то вам не вдоволь, все-то вы с долгами,

Отобрали хлеб у бедных, а без хлеба сами[223].

Подведем еще один промежуточный итог: к началу XVII в. даже собственно польская шляхта в идейном плане делится на несколько групп. Первая группа – магнаты, то есть крупные землевладельцы (их огромные владения располагались, как правило, на Украине), образ жизни и претензии которых вызывают раздражение у подавляющего большинства средних и мелких землевладельцев-шляхтичей, составляющих большинство этого сословия на собственно польских землях и составляющих вторую группу шляхетства. Группу сарматов-рыцарей можно разделить на две категории: первая – это хранители древних рыцарских традиций, так сказать, ортодоксы, не желающие изменять изначальному предназначению дворян; вторая – клиентелла магнатов, то есть разорившееся шляхетство, утратившее связь с землей, рыцари поневоле, которым просто некуда больше деваться.

Что же касается украинской шляхты, то «образ украинского сармата воплотился только в идеале рыцаря. Однако он не фиксировал обязательную шляхетскую принадлежность сармата-воина. Напротив, социальные границы этого этоса оставались открытыми, включая и инока, сражавшегося за веру в прямом и переносном смысле и, что очень важно, казака. Сохранив саму конструкцию идеального образа рыцаря, украинский сармат наделяет ее новыми чертами. В частности, это мотив верности королю, отсутствующий в польском этосе. В реальной исторической ситуации в гражданском и политическом отношении украинская элита ощущала себя частью польского государства, и потому верность Речи Посполитой и служба королю рассматривалась как обязательные добродетели рыцаря, причем как шляхтича, так и казака недворянского происхождения»[224].

Выше мы рассмотрели «идеальный образ сармата», таким, каким его видели в XVI в., но к началу XVII в. в Речи Посполитой уже ясно просматривались черты упадка как института государства, так и в среде шляхетского сословия. Все менее распространенными становятся воинственные настроения, все более средняя, да и мелкая шляхта переходит на идеологическую позицию земян, то есть помещиков-землевладельцев, а не рыцарей «без страха и упрека». Доминирует образ жизни сибарита-домоседа. Вместе с тем все более угрожающие масштабы приобретает вражда внутри первого сословия, обусловленная жаждой наживы и чувством вседозволенности и неуязвимости сильных перед более слабыми. Такое положение вещей, безусловно, волнует думающую часть шляхты. Появляется большое число памфлетов, посвященных проблеме испорченности нравов дворянства, и, как следствие этого, ослаблению государства, которое, как мы помним, только и держится добродетелями «сарматов».

О шляхетской добродетели

Знатные от знатных суть происходят,

Славен конь кровями, не производит

Грозна орлица голубят пугливых,

Зайцу от львов не родиться гневливых.

Также шляхетность знатный умножает

Тем, что всемерно сердце утверждает

В разных науках, а не будь ученья,

Много средь знатных было б удрученья.

Доблестный Рим над сыном посмеялся

Отца, чьей силы в битвах убоялся

Сам Ганнибал, побросавший в поспехе

Отеческий край и победны доспехи.

Но не лишен был похвал меж богами

Храбрый Алкид, порожденный громами

Грозного Зевса, желал он тружденьем

Славен быть боле, чем знатным рожденьем.

Сколько чудовищ на земле не было –

Всех богатырски одолела сила.

Тем он и славен и прославлен будет,

Доблестей оных свет не позабудет.

В славном рожденье лишь дорога к славе,

Славы ж – нисколько, потому не в праве

К низким забавам знатный стремиться,

Не гербом – делом надобно тщиться.

Те же пребудут вечно достославны,

Кто блюл в покое устои державны;

Чтится молвою границ охранитель

И с вероломным соседом воитель[225].

Одним из наиболее известных памфлетов являлась книга Ш. Старовольского «Реформация польских обычаев» В ней автор, в частности, пишет: «“Ни в одной стране, <…> ни в Московии, ни у татар не может быть такого беззакония, какое у нас, в свободной Речи Посполитой, творится: только у нас вольно каждому чинить, что ему вздумается, в деревнях и в местечках, если они знатного рода или с ватагой бездельников <…>. Где еще, кроме как в вольной Речи Посполитой, творятся столь нередко разбои, грабежи, произвол и насилие?”. Автор приводит в пример прежние времена, когда вольность понималась должным образом: “Прежде вольность поляки хранили так, чтобы своеволия между собой не допускать, чтобы каждый в здравии, достатке и покое жил: чтобы все были равноправны и чтоб один другому не подчинялся и другого не опасался”.