Украденный бриллиант - [53]

– Отец ищет изумруды среди развалин бывшей столицы каучука! Даже Альдо не способен на такое безумство, – простонала Лиза. – Я очень сомневаюсь, что хваленый папин телеграф может нам чем-нибудь помочь!

– Но Манаус пока существует, и, значит, будем надеяться и ждать, моя девочка, – проговорила бабушка и ласково обняла внучку, надеясь утешить ее, потому что сама очень нуждалась в подобном проявлении чувств.

Ждать. Ничего другого им не оставалось. Теперь в Рудольфкроне день за днем проводили в ожидании новых известий… Но их трудно было дождаться: край, по которому путешествовал Кледерман, был уж очень диким и грозил на воде и на суше непредвиденными опасностями.

Госпожа фон Адлерстейн стала подумывать, не посоветовать ли Лизе вернуться в Лондон, где, как она знала, у Альдо были друзья, которые, возможно, могли бы ему помочь, но пока молчала. Молодая женщина в эти недобрые минуты не могла даже представить, что расстается с детьми. Лиза ждала спасения от телефонного звонка.

Между тем в Англии оставался человек, который продолжал работать во спасение Альдо. Это был Безупречный Питер, и действовал он из любви к приключениям, из глубокой неприязни к леди Аве и еще… Потому что втайне объявил себя рыцарем прекрасной Лизы. Когда он познакомился с ней у Мэри Уинфельд, то проникся к молодой леди симпатией. А позже, попав к дантисту и перелистывая в приемной журнал «Вог», он наткнулся на странички, посвященные «княгине Лизе Морозини», и залюбовался ее фотографиями, сделанными на балу у Вендрамини в Венеции. Красота женщины его сразила. Ее сфотографировали в широком, лазурного цвета шелковом плаще, похожем на кардинальский, наброшенном на муслиновое белое платье. Единственным украшением княгини было высокое ожерелье на лебединой шее из светлых сапфиров и бриллиантов, стоившее целое состояние. Ожерелье гармонировало с синевой ее глаз и пышным венецианским золотом волос, которыми так гордился Альдо и к которым ни за что на свете не позволял прикасаться ножницам, даже в угоду переменчивой моде.

Одним словом, Питер влюбился. Но при всем своем фатовстве он сохранял высокий строй души и мыслей. Ему и в голову не пришло обрадоваться исчезновению мужа, чье обаяние покорило не одно женское сердце. Он любил, если можно так выразиться, ради радости любить, услаждая себя волшебными сказками и грезами.

Во всей Англии, возможно, одна только Мэри заподозрила, что творится в душе Питера, преисполненной юношеского идеализма. Трудно ускользнуть от всевидящего ока художницы, известной как тонкий психолог. Но Мэри хотелось убедиться в своей правоте, и она поставила на мольберт у себя в мастерской портрет Лизы. У нее их было несколько, написанных по памяти, а этот был наброском с натуры, удивительно живым и непосредственным. А потом она позвонила его милости и пригласила выпить с ней рюмочку.

– У меня появилась свободная минутка, что большая редкость. Я изнемогаю под грузом работы, и совсем не остается времени для друзей. К тому же мне хотелось бы знать, что нового известно о нашем печальном деле. Все о нем говорят, но никто ничего не знает, и поэтому я слышу огромное количество глупостей.

– Еду! – срочно потребовал ее гость.

Один-единственный взгляд, и Мэри убедилась в справедливости своих подозрений. Питер оказался с портретом лицом к лицу, он покраснел, как кумач, выпустил из рук букет роз, который принес хозяйке, и молитвенно сложил ладони.

– Господи! – только и смог он воскликнуть.

Мэри звонко рассмеялась:

– Да неужели? В первый раз слышу, чтобы взывали к Господу перед портретом, как бы ни была хороша модель.

– Почему бы и нет? Разве она не создание Божие? – проговорил Питер задумчиво и спросил: – У вас есть от нее известия?

– Я с ней говорила вчера. Она с детьми у бабушки в старинном родовом имении в Австрии, неподалеку от Зальцбурга. Больше ничего интересного. А вы поднимите, пожалуйста, розы, они так хороши и не заслуживают дурного обращения. Мэйбл поставит их в воду, а вы садитесь, налейте себе рюмочку коньяка, и мы с вами поболтаем.

Розы вернулись на стол в хрустальной вазе на подносе вместе с сандвичами, которые принес Тимоти. Питер отпил глоток из своей рюмки, сжевал пять сандвичей с огурцом, продолжая неотрывно смотреть на портрет Лизы и не произнося ни слова. Мэри даже забеспокоилась.

– Дело серьезнее, чем я предполагала, – произнесла она и перевернула портрет.

Реакция последовала немедленно. Питер очнулся, взглянул на Мэри и жалобно спросил:

– Зачем?

– Затем, что я пригласила вас вовсе не на сеанс поклонения прекрасной даме, которая, как я теперь поняла, занимает немалое место в вашем сердце, а для того, чтобы понять, можем ли мы ей помочь в ее несчастье. Вам случилось побывать в Хивере, как вы и собирались?

– Я был там трижды, и единственное, чего мне удалось добиться, – это приглашение на обед.

– Но не на ужин?

– Нет, не на ужин. Хотя в последний раз я приехал довольно поздно, но Астор предложил мне проводить его по пути в Кливден, где ожидался какой-то раут, и это было равносильно указанию на дверь. Тут на меня нашло вдохновение, вполне соответствующее моим склонностям и всем известной страсти к истории, и я объявил, что собираюсь написать книгу о сестрах Болейн. Видите ли, по моему мнению, у Анны была сестра Мэри, и она первая вкусила не дозволенные юным леди радости на ложе короля. Я думал, что лорд Астор придет в восторг и немедленно пригласит меня провести у него несколько дней и, вполне возможно, даже одну ночь в замке.