Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - [258]
«Но что сделано, то сделано», как выразился сам Черчилль по этому случаю. Жизнь продолжила идти своим чередом. Кризис отречения прошел, а люди, которым история отвела сыграть в этой драме главные роли, продолжили свой путь и общение между собой. Еще многие годы Черчиллю придется пересекаться с основными участниками произошедших событий. С каждым из них дальнейшее общение сложится по-разному.
Брешь, образовавшаяся в отношениях с Болдуином, уже никогда не затянется.
С Эдуардом теплота дружбы постепенно остынет, особенно после того, как в 1940 году герцог Виндзорский и его супруга выкажут симпатию Гитлеру. По словам Черчилля, в этом эпизоде бывший король «опустился ниже уровня событий»>{107}*[2151]. И уже никакие дружеские отношения не смогут остановить потомка герцога Мальборо, который к тому времени занимал пост премьер-министра, от довольно резкого шага — отправить скомпрометировавшую себя чету подальше от Англии, на Багамы, предложив Эдуарду пост губернатора[2152]. Когда во время войны премьеру сообщат, что отрекшийся король хочет с ним встретиться, Черчилль, прежде чем назначить дату и время, «тяжело вздохнет»[2153]. «Нельзя сказать, что он не любил Виндзоров, — комментирует последний личный секретарь политика Энтони Монтагю Браун. — Но начиная с 1940 года он изменил свое отношение к герцогу, полагая, что будет неправильно ассоциироваться с ним слишком близко»[2154]. Свою роль сыграла и личность экс-монарха. «Эдуард подавал такие надежды, — признавал Черчилль. — Он был, как утренняя заря». А в итоге превратился в «пустого человека»[2155]. В конце 1950-х годов, когда политик будет готовиться принять участие в круизе на роскошной яхте греческого миллионера Аристотеля Онассиса (1906–1975) и ему сообщат, что в круиз приглашены герцог и герцогиня Виндзорские, он откажется ступить на борт яхты. В итоге круиз состоится, но без знаменитой четы.
Если в отношении Эдуарда теплые отношения сменятся на прохладные, то с архиепископом Кентерберийским, который в кризисе отречения выбрал сторону премьер-министра, чем значительно ослабил позицию Его Величества, а также обеспечил успех делу Болдуина, они так прохладными и останутся. В 1940 году, посещая Кентербери и наблюдая за тем, как жители города готовятся к предстоящим авианалетам люфтваффе и стараются по мере возможностей защитить знаменитый кафедральный собор, премьер обратился к прелату:
— Что ваше преосвященство делает для того, чтобы защитить свою священную персону от бомб нашего земного врага?
— Не больше, чем остальные люди, премьер-министр. Я направляюсь к убежищу после звука сирены.[2156].
— Но вы можете найти убежище в крипте собора. Там вы будете в полной безопасности. Если, конечно, не последует прямого попадания. Но тогда, я полагаю, это следует рассматривать, как будто ваше преосвященство призвали, — не без иронии произнес Черчилль[2157].
Отношения отношениями, но куда важнее в кризисе отречения было то, что Черчилль как политик проиграл и его репутации был нанесен очередной серьезный урон. Он лишился доверия, которым и так не мог похвастаться среди руководства. Болдуин стал говорить о нем, как «о самом подозрительном типе, которого я знаю»[2158].
Одновременно с потерей доверия Черчилль растерял даже тех немногочисленных последователей, которые продолжали хранить ему верность и поддерживать в выступлениях против правительства. «Если он и дальше будет нас вести, тогда наше дело будет безнадежно скомпрометировано», — перешептывались одни[2159]. Другие были более решительны. Журналист Генри Викхэм Стид (1871–1957) сразу после злополучного пресс-релиза Черчилля от 5 декабря заявил ему, что «все те, кто работал с вами в борьбе за свободу и мир, отмежевываются от вашей позиции»[2160]. «Дорогая, не беспокойся, я не собираюсь входить в состав бригады Уинстона, — успокаивал свою супругу некогда соратник нашего героя Гарольд Николсон. — Мои лидеры — Энтони и Малкольм»>{108}*[2161].
Для лидерских стремлений Черчилля подобные фразы звучали как приговор. Неужели его верная и мудрая супруга в очередной раз оказалась права, когда отговаривала его от боя на стороне короля? «Моя политическая карьера окончена», — скажет Черчилль Бивер-бруку после отречения. «Нонсенс», — ответит газетный магнат, хотя позже признает, что «Черчилль совершенно случайно сохранил свое место в парламенте к моменту начала войны»[2162]. «Мое политическое положение сильно пошатнулось от занимаемой позиции», — сообщит Черчилль Бернарду Баруху. Себя же он успокаивал размышлениями над тем, что «всегда предпочитал в политике руководствоваться сердцем, а не подстраиваться под общественное мнение»[2163].
Послание Баруху было составлено 1 января 1937 года. Декабрь сменил январь, 1936 год сменил 1937-й. С друзьями Черчилль делился, что «ужасно боится опасностей» нового года[2164]. 1937-й — станет самым спокойным годом в Европе из второй половины 1930-х годов и самым тяжелым в жизни Черчилля. Его карьера достигла надира, его выступления перестали слушать, его влияние на внутреннюю и внешнюю политику упало до пугающего минимума. Какое-то время он настолько отчаялся, что даже хотел махнуть рукой на свои выступления. «Сегодня неофициальные лица почти не имеют влияния, — жаловался он в начале января. — Несчастный одиночка просто выбьется из сил, даже не успев создать ряби в потоке общественного мнения»
