Уилт - [2]

Вздохнув, Ева кивнула.

— Он был такой энергичный, — сказала она, — а теперь он просто сидит и смотрит телек. Все, что я могу сделать, это заставить его погулять с собакой.

— Может, ему скучно без детей? — заметила Мэвис. — Я знаю, что Патрик скучает.

— Это потому, что ему есть по кому скучать, — с горечью произнесла Ева. — Генри не в состоянии даже взбодриться настолько, чтобы этих самых детей завести.

— Прости, Ева, я совсем забыла, — произнесла Мэвис и передвинула люпин так, чтобы он лучше контрастировал с геранью.

— Да не извиняйся, — отмахнулась Ева, среди недостатков которой жалости к самой себе не было. — Думаю, что я еще радоваться должна. Представь себе детей, похожих на Генри. Он такой нетворческий по характеру, и, кроме того, от детей столько беспокойства. Они забирают у человека всю творческую энергию.

Мэвис удалилась, чтобы помочь кому-нибудь еще добиться контрапунктического эффекта, на этот раз с помощью настурций и мальвы в вазе вишневого цвета. Ева потрогала розу пальцем. Мэвис так повезло. У нее есть Патрик, а Патрик Моттрам такой энергичный. Несмотря на свои размеры, Ева очень верила в энергичность и творческую жилку. Поэтому даже вполне разумные люди, не склонные поддаваться влиянию, не выдерживали больше десяти минут в ее обществе. Даже в позе «лотос» в классе йоги она умудрялась выделять энергию, а во время попыток трансцедентальной медитации напоминала кипящую скороварку. Творческая энергия несла с собой энтузиазм, лихорадочный энтузиазм женщины, не нашедшей себя, для которой каждая новая идея возвещала зарю нового дня и наоборот. Поскольку все ее идеи были либо мелки, либо невразумительны для нее же самой, то и приверженность им была соответственно кратковременной и не могла заполнить ту пустоту в жизни, которая образовалась в результате неспособности Генри к свершениям. Пока Генри жил в своем воображении бурной жизнью, Ева, начисто лишенная воображения, вела бурную жизнь на деле.

С энтузиазмом, достойным лучшего применения, она ввязывалась в разные дела, заводила новые знакомства, присоединялась к различным группам и участвовала во всевозможных мероприятиях, причем делала все это с безрассудством, под которым скрывалась ее эмоциональная неспособность остановиться хотя бы на мгновение. Сейчас же, попятившись от своей вазы, она наткнулась на кого-то, стоящего за ее спиной.

— Простите, — сказала она и, обернувшись, обнаружила пару карих глаз, внимательно ее разглядывающих.

— Не стоит извинений, — произнесла женщина с американским акцентом. Она была худенькая и одета с простотой, далеко превосходящей скромные финан совые возможности Евы.

— Я Ева Уилт, — сказала Ева, которая когда-то посещала курсы умения знакомиться с людьми при деревенском колледже в Оакрингтоне. — Мой муж преподает в техучилище, а живем мы на Парквью, 34.

— Салли Прингшейм, — произнесла женщина с улыбкой. — Мы живем на Росситер Глоув. Мы сейчас в годичном отпуске. Гаскелл — биохимик.

Должным образом оценив полученную информацию, Ева Уилт порадовалась, что оказалась достаточно предусмотрительной, одев голубые джинсы и свитер. Люди, жившие на Росситер Глоув, были на порядок выше тех, кто проживал на Парквью, да и мужья-биохимики, пребывавшие в годичном отпуске, безусловно, преподавали в университете. Мир Евы держался на способности мгновенно схватывать подобные нюансы.

— Знаете, я не уверена, что ужилась бы с ораторической розой, — заметила Салли. — Я ничего не имею против симфоний в концертных залах, но вполне обойдусь без них в вазах.

Ева уставилась на нее одновременно с удивлением и восхищением. Открытая критика искусства Мэвис Моттрам составлять букеты на Парквью считалась явным богохульством.

— Знаете, мне всегда хотелось сказать то же самое, — сказала она с неожиданной теплотой, — но я никак не могла набраться мужества.

Салли Прингшейм улыбнулась.

— Считаю, каждый должен всегда говорить то, что думает. Правда очень важна во всех сколь-нибудь серьезных взаимоотношениях. Я всегда говорю крошке Джи то, что думаю.

— Крошке Джи? — переспросила Ева.

— Это Гаскелл, мой муж, — сказала Салли. — Не то, чтобы он в полном смысле мой муж. Просто у нас свободная договоренность жить вместе. Конечно, мы официально женаты, и все такое, но я полагаю, что самое главное — иметь свободу сексуального выбора, разве не так?

* * *

Домой Ева прибыла, обогащенная несколькими новыми словами. Уилт был уже в постели и делал вид, что спит. Она разбудила его и рассказала о Салли Прингшейм. Уилт перевернулся на другой бок, пытаясь снова заснуть и моля всех богов, чтобы Ева ограничилась своими контрапунктическими букетами. В данный момент свобода сексуального выбора для обеих сторон была нужна ему меньше всего. К тому же подобные декларации, исходящие от жены биохимика, который мог себе позволить жить на Росситер Глоув, не внушали доверия. Ева слишком легко попадала под влияние богатства, общественного положения и новых знакомых, чтобы ей можно было позволить общаться с женщиной, полагавшей, что оральная стимуляция клитора является неотъемлемой частью действительно свободных взаимоотношений и что унисекс имеет право на существование. У Уилта хватало проблем со своими мужскими способностями и без требований Евы обогатить ее супружеские права орально. Ночь у него была беспокойная. Его одолевали мрачные, мысли по поводу случайных смертей, связанных со скоростными поездами, железнодорожными переездами, с их собственным «фордом» и привязным ремнем, которым пристегивалась в нем Ева. Поэтому утром Уилт поднялся ни свет ни заря и сам приготовил себе завтрак. Когда он уже собрался уходить, чтобы успеть на девятичасовую лекцию в 3-й группе механиков, Ева спустилась вниз с мечтательным выражением на лице.