Уик-энд на берегу океана - [64]

Шрифт
Интервал

— Ударить коленку чертовски больно, — сказал Александр, — почти так же больно, как удар в пах. Ну, как, тебе лучше, Майа?

Теперь Майа открыл глаза уже по-настоящему.

— Порядок.

Он поднялся, с трудом сделал два шага и снова взял флягу.

— Садись, — сказал Александр, — я пойду.

— Да мне сейчас лучше.

— Садись, тебе говорят.

— Иди ты к черту, — сказал Майа. — Сейчас мой черед.

Александр вцепился в ручку фляги и потащил ее к себе. Майа не выпускал ее, и с минуту они молча рвали друг у друга флягу, топчась между фургоном и костром.

— Чудаки вы! — сказал Пьерсон.

— Отпусти, — сказал Александр, — ручку оторвешь.

— Нет, ты отпусти.

— В первый раз вижу, — сказал Пьерсон, — чтобы Александр дрался за право идти по воду.

Майа выпустил из рук флягу, прихрамывая отошел к своему месту и сел.

— Вот щучий сын, — сказал Александр, — чуть флягу не испортил.

И он удалился, крупно шагая. Майа смотрел ему вслед, и вдруг сердце его мучительно сжалось. Он приподнялся, словно решил догнать Александра, но тут же опустился на землю. Какая-то непонятная тревога как сверло проникала в каждый его нерв. «Это от коленки», — подумал он, но тут же понял, что лжет самому себе. В нем росло какое-то неприятное ощущение, какое испытывает человек, всячески старающийся забыть предписанный самому себе долг. Он понимал, что должен сделать что-то очень важное, сделать немедленно, сейчас же, но ему никак не удавалось вспомнить, что же именно… И неизвестно почему, он вдруг почувствовал угрызения совести, будто кто-то тихонько нашептывал ему на ухо. «Майа, ты должен… должен… должен…» И он со страхом и тоской спрашивал: «Но что же я должен сделать? О черт! Что? Что?» И все тот же голос твердил свое: «Майа, ты должен… должен… должен…» А минуты продолжали идти, и скоро станет слишком поздно, и так ему и не удастся узнать, что же это важное он должен сделать… Он приподнялся было, снова сел. «Майа, ты должен… должен… должен…» В отчаянии он рылся в памяти, стараясь вспомнить, что он должен сделать, и при каждом усилии памяти искомое, как нарочно, все больше ускользало, все глубже забивалось во мрак. Вокруг него, в тени деревьев лежал их лагерь с кишением солдат в защитной форме, с несмолкающим жужжанием, прерываемым криками, руганью, возгласами. Лучи округло ложились под деревьями, дюны слева от санатория казались припудренными солнечной охрой, и иногда на них что-то ярко поблескивало, как на морской глади. Майа сидел на месте Дьери, отныне свободном; от нагретой стены было тепло спине, а за собой, не видя, он ощущал белые корпуса санатория, ослепительно-белого в лучах солнца, нарядный сад, красивые аллеи, посыпанные светлым гравием, розарий в цвету, а сбоку — ряды носилок с мертвецами. «Майа, — снова зашептал голос, — ты должен… должен… должен…» И неумолимо текли минуты, и было уже слишком поздно, и то, что он должен был бы сделать, теперь оказывалось вне досягаемости, уплыло куда-то в глубь памяти, утонуло в ее потемках.

— Прекрасная погода, прямо рай для отдыха, — сказал Пьерсон.

Майа поднял голову.

— Итак, возблагодарим господа бога! — сказал он в бешенстве.

Пьерсон кинул на него неожиданно серьезный взгляд.

— Да. Да, Майа! — сказал он, упирая на каждое слово. — Возблагодарим за это господа бога!

Послышался свист, потом сухой треск. Майа бросился на землю и вдруг вскрикнул.

— Что с тобой?

— Ничего, коленка…

— Ну это еще полбеды, — сказал Пьерсон и без всякого перехода добавил: — С чего это гады бьют из семидесятисемимиллиметровок по санаторию?

Лежа ничком на земле, они ждали нового залпа. Но его не последовало. Пьерсон поднялся на ноги.

— Зря стреляли, — сказал он.

Майа тоже встал и отряхнулся.

— В любой армии с этими артиллеристами, — сказал он, — никогда не угадаешь заранее, что будет через минуту.

— Зря стреляли, — повторил Пьерсон.

К ним бегом направлялся какой-то расхристанный солдат. Остановившись у фургона, он поглядел на Майа.

— Этот бородач не отсюда? — спросил он картаво.

— Да, — сказал Майа. — Он пошел к колодцу. А чего тебе надо?

— Я оттуда иду, — сказал солдат.

И запнулся.

— Ну? — сказал Майа.

Солдат оглядел Майа, потом Пьерсона, открыл было рот, но ничего не сказал.

— Ну? — нетерпеливо повторил Майа.

— С ним что-то случилось, — сказал солдат.

Майа одним прыжком поднялся с земли.

— Ранен?

— Иди сам, — сказал солдат. — Увидишь.

— Я тоже иду, — сказал Пьерсон своим ровным голосом.

Майа уже скрылся. Пьерсон обернулся к солдату.

— А ты бы не постерег наш фургон, пока нас нет?

— Ладно, — сказал солдат.

Он прислонился к дверце фургона и заглянул внутрь.

— Эй, старик! — окликнул он.

Пьерсон оглянулся.

— Не плохо бы вам с собой носилки прихватить.

Пьерсон удивленно вытаращил глаза.

— Он так сильно ранен?

— Умер он, — сказал солдат.

Аббат поднялся в фургон, взял носилки Александра, сложил их и вылез спиной из фургона, таща за собой носилки. Солдат заговорил было с ним. Но он не ответил. Он молился.

Носилки были не особенно тяжелые, но Пьерсон не отличался ни силой, ни ловкостью. Тащить носилки ему было трудно. Сначала он попытался было нести их в руках, как чемодан. Но при каждом шаге носилки били его по ноге. Наконец он взгромоздил их себе на плечо, но так как они все время сползали, приходилось чуть ли не через каждые полминуты удерживать их в равновесии. Деревянная перемычка впивалась ему в плечо. Он задыхался, потел. Он пытался молиться, но ему мешали носилки, требовавшие постоянных усилий с его стороны.


Еще от автора Робер Мерль
Мальвиль

Роман-предостережение известного современного французского писателя Р. Мерля своеобразно сочетает в себе черты жанров социальной фантастики и авантюрно-приключенческого повествования, в центре которого «робинзонада» горстки людей, уцелевших после мировой термоядерной катастрофы.


Смерть — мое ремесло

Эта книга — обвинительный акт против фашизма. Мерль рассказал в ней о воспитании, жизни и кровавых злодеяниях коменданта Освенцима нацистского палача Рудольфа Ланга.


Остров. Уик-энд на берегу океана

В романе «Остров» современный французский писатель Робер Мерль (1908 г. р.), отталкиваясь от классической робинзонады, воспевает совместную борьбу аборигенов Океании и европейцев против «владычицы морей» — Британии. Роман «Уик–энд на берегу океана», удостоенный Гонкуровской премии, построен на автобиографическом материале и описывает превратности солдатской жизни.


За стеклом

Роман Робера Мерля «За стеклом» (1970) — не роман в традиционном смысле слова. Это скорее беллетризованное описание студенческих волнений, действительно происшедших 22 марта 1968 года на гуманитарном факультете Парижского университета, размещенном в Нантере — городе-спутнике французской столицы. В книге действуют и вполне реальные люди, имена которых еще недавно не сходили с газетных полос, и персонажи вымышленные, однако же не менее достоверные как социальные типы. Перевод с французского Ленины Зониной.


Изабелла

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мадрапур

«Джентльмены, — говорит он (в очередной раз избегая обращаться к дамам), — через несколько минут, если самолёт не приземлится, я буду вынужден — что, прошу мне поверить, крайне меня удручает — оборвать одну человеческую жизнь. Но у меня нет выбора. Я во что бы то ни стало должен выйти отсюда. Я больше не могу разделять с вами уготованную вам судьбу, так же как и ту пассивность, с какой вы её принимаете. Вы все — более или менее покорные жертвы непрерывной мистификации. Вы не знаете, куда вы летите, кто вас туда ведёт, и, возможно, весьма слабо себе представляете, кто вы сами такие.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.