Уход на второй круг - [42]

Из салона он почти ее выносил, подхватывая, придерживая, продолжая целовать. И даже если на поцелуях все и закончится — оно того стоит. Покалывание на коже, жар под кожей — стоит того. Давно так не было. А потом он резко оторвался от нее и тихо сказал — ей и фонарям над ними, они услышат:

— Идем?

Она кивнула. В горле пересохло, и голос не слушался. Все в ней сейчас жило словно отдельно от нее самой. Руки, обнимающие Глеба, ноги, послушно идущие за ним, губы, начинавшие болеть, едва он отпускал их.

В его квартире тоже было тепло. И как-то очень спокойно. Совсем не так, как с ними, в них. Едва зашли, не включая света, в поисках губ, утыкаясь в шею, вдыхая запах — разбрасывали по полу одежду. Пальто, пиджак, сапоги, платье. И снова она у него в руках, как кукла, и снова куда-то он ее увлекает — в темноте не поймешь куда. Ни в темноте, ни в захлестнувшей страсти, которая алыми огоньками слизывает декабрь.

Глеб опустил ее на диван, ни на минуту не прекращая прикосновения — какого-то одного сплошного прикосновения тела к телу. Его рубашки тоже уже не было. Где-то по комнате покатились запонки. А потом он с хриплым выдохом опустил свои губы куда-то на ее плечо, проводя ими по коже ниже, устремляясь к груди, скрытой кружевом.

Прогибаясь ему навстречу, Ксения ловила губами его волосы, щекотавшие лицо. Царапала спину — сильно и быстро, но короткий маникюр не оставлял следов, и прикосновения выходили мягкими и скользящими. Закрывала глаза, тяжело дышала от нахлынувшего и рвавшегося внутри жаром, ждала, когда он уймет его. Знала, что сможет. Помнила. И каждым своим движением он напоминал ей все сильнее — сможет. Может. В его силах и в его власти. Сбросить с нее покров оставшейся одежды. Сбросить покров этого невыносимого вечера, заставить вдыхать, а не только унимать дыхание. Каждым рывком бедер — из нее, в нее, оставаясь немного дольше. Он тоже помнил, как она удерживала тогда, доли секунд не отпускала, будто насытиться не могла ощущением наполненности.

Сейчас — так же. Даже сильнее, лучше, зная, куда вести, как вести. И доводя себя до ощущения полета. Она там летает? В ее обычной жизни? Здесь в темноте, в его руках он заставлял ее взлетать тоже. Заставлял забыть. Забыться. До стона, до вскрика, до скрещенных ног, до сцепленных пальцев, до пугающей мысли — отпустит, и всё закончится. Цеплялась за него. Искала губами его кожу. Обжигалась и прижималась снова. Всем телом, в движении. Его движении, лишавшем разума, воли и заставлявшем двигаться — теперь быстро, резко, влажно. До самого момента разрядки. Скорой и сокрушительной для обоих. Желанной и нежеланной в эту минуту одновременно. Обоюдной, приводящей в гармонию мир и в смятение души.

И потом, хватая ртом воздух, он уткнулся лбом в ее лоб, закрыв глаза, и слушал, как стучит сердце, толком не разбирая чье. Что это было и откуда оно взялось так резко и сразу, сил разбираться уже не осталось. Все его силы сейчас были в ней — в ней их оставил. Она лежала под ним, замерев в нежелании разъединяться. Тяжесть его тела заставляла ее чувствовать себя живой, настоящей. Какой она не должна быть — прорвалось сквозь толщу изнеможения и снова исчезло от глухо заколотившегося сердца.

— Ксё-ё-ёны-ы-ыч, — медленно прошептал Глеб и легко подул на ее лицо, сметая с него пряди ее волос. И этот шепот отзыва не требовал. Вместо отзыва он сменился легким поцелуем. Теперь находить ее губы в темноте было просто. Те в ответ медленно двигались, мягко прихватывали его губы и растягивались в улыбке. Это он чувствовал — улыбку он чувствовал. Она очень красиво улыбалась. Только почти никогда не делала этого. Всегда была примесь горечи или насмешки. А теперь по-настоящему. И почему так — он не думал, старался не думать. Не имело значения — почему.

Еще позднее, водя пальцами по ее груди, и не находя в себе ни желания, ни сил оторваться, Парамонов все же заставил себя спросить:

— Вообще-то это должно было быть чем-то вроде приглашения на чай… но я подумал: может, хочешь чего-нибудь?

— Нет, — отказалась Ксения. Взгляд ее блуждал по потолку и стенам. Оказывается, не так темно было в комнате, как казалось сначала, когда помутившимся взглядом она выхватывала лишь его глаза, горевшие нетерпением, возбуждавшим ее. Теперь же видела замысловатый коллаж, освещенным уличным фонарем сквозь незашторенное окно, и мебель — мечту минималиста, и технику, в этом она была абсолютно уверена, соответствующую костюму, аксессуарам, которыми он небрежно щеголял весь вечер, и автомобилю, а ничуть не взломщику из лучших побуждений. Кухня тоже была упакована по последнему слову. Сейчас вспомнилось то, чему не придала значения, но что отложилось в памяти — варочная поверхность, посудомоечная машина, красный холодильник, римские шторы.

Увиденное озадачивало, а рассуждения, что здесь настоящее, — заводили в тупик. Кто он на самом деле?

Кто?!

В голове полыхнуло, Ксения крупно вздрогнула и резко села, пошарила вокруг себя рукой и натянула на плечи покрывало, пряча наготу. Кем бы он ни был — как она могла?

— Ты чего? Замерзла? — удивился Глеб, подтягиваясь на локтях ближе к ней и снова оказываясь совсем рядом. В комнате было тепло. Его кожа тоже была горячей. С чего бы ей мерзнуть?