Уход на второй круг - [39]

— А ты оптимист или пессимист? — быстро поинтересовалась в ответ Ксения, прежде чем к ним подошли родители, с которыми она радостно поздоровалась, и не менее радостно сообщила: — Это Глеб, а это Маргарита Николаевна и Виктор Антонович.

— Очень приятно! Поздравляю с вашим праздником, — просиял Парамонов, на сто процентов вжившись в роль. Школьный кружок и роль Бармалея в более зрелом возрасте определенно делали свое дело. Он подхватил со стойки гардеробщицы букет и протянул его юбилярам. Двигался расслабленно, немного вальяжно, без суеты, заискивания и явного желания понравиться.

— И нам приятно, очень! — начала говорить и запнулась та, которая мама, пристально разглядывая его так, что это было уже неприлично.

— Глеб, а по батюшке? — уточнил отец.

— Львович, — отозвался Парамонов.

— Эк замысловато, прямо старорежимными замашками повеяло.

— Была у отца такая слабость.

— Ксюша, а вы вместе… п-приехали? — вставила Маргарита Николаевна.

— Естественно, — ответила дочь. — Так и будем стоять в гардеробе?

— Нет! Идемте, конечно, садиться, только… — она замялась и беспомощно глянула в сторону стола. — Как бы теперь рассадить… Мы же планировали…

— Она тебя с Володей посадила, — с долей категоричности и странным юмором констатировал отец, что Глеб поймал как наживку. Усмехнулся уголком рта по-реттбатлеровски и низко наклонился к Ксении.

— Это с каким еще Володей? Мне ревновать? — весело спросил он, пощекотав дыханием ее ухо. Разве что не подмигнул.

Вероятно, это тоже входило в пакет «Мимимишность», а она обещала терпеть.

— Это ты у Виктора Антоновича спроси, — проговорила Ксения. — Он у нас главный по Володям.

— Ой, ой, ой! — расхохотался отец. — Обещаю исправиться! Пошли! Диньки нет, стул возле нас пустой, сейчас разберемся!

И с видом победителя, что как нельзя лучше иллюстрировало его собственное имя, он двинулся прямо к столу. Парамонов подхватил Ксению под руку и повел за собой. Но тут запротестовала мать:

— Ксюша, у меня лямка, пойдем, поможешь?

— Пойдем, — всем видом давая понять, что трюк с лямкой не удался, согласилась дочь и повернулась к Глебу. — Справишься сам?

— Я большой мальчик, — рассмеялся Парамонов, — общайтесь!

Ксения проводила взглядом отца и Глеба и повернулась к матери.

— Почему мне кажется, что тебя снова что-то не устраивает? — спросила она.

— Меня? Меня устраивает! — запротестовала Маргарита Николаевна. — Очень устраивает! Просто… ты вместе с этим? Совсем вместе?

— С «этим» — это с кем?

— С Глебом! Он кто? Откуда ты его такого взяла? — мать бросила взгляд на стол, за которым отец что-то уже рассказывал внезапному гостю.

— Он — врач. И почему, интересно, я не могу его «такого» ниоткуда взять, а?

— Потому что ты… Ох, Ксюша… На тебя не похоже…

— Зато на тебя похоже.

— Ксюша! — горестно вздохнула мать и тут же воспрянула духом: — А у вас серьезно? Или пока непонятно?

— Предложение он мне не делал и заводить общих наследников не предлагал.

— Ну вот чего ты сразу! Я тебе ни слова об этом! — глаза Маргариты Николаевны воспылали оскорбленным достоинством. — Между прочим, он вполне…

— Думаешь? — спросила Ксения и тоже глянула на отца и Глеба. Теперь говорил Парамонов. Что-то явно захватывающее, судя по выражению лица Виктора Антоновича.

— Ага… Я думала, такие только в кино бывают. Марчелло Мастрояни! Только что без усов! — радостно объявила мама. — И врач же… благородная профессия.

— Профессия как профессия, — пожала плечами Ксения.

— Перед Панченко неудобно… Но это значительно лучше него вариант.

Ксения посмотрела на «это», чувствующее себя абсолютно спокойно в окружающей его стихии, и попыталась понять, что именно так впечатлило мать. Лицо — наверное, должно нравиться. Смазливое, яркое. Особенное значение, вероятно, придавалось небритости — и хозяином оной, и теми, для симпатий которых она предназначалась. И определенно стоило признать отсутствие характерной одутловатости, свойственной всем не брезгующим утренним пивом после разудалой ночи. Да и костюм, в отличие от домашней одежды, не скрывал подтянутой спортивной фигуры этого обыкновенного врача скорой помощи, элементарно разрешающего проблемы водяных утечек.

Что-то не складывалось в стройную картину устоявшегося образа, но Ксения не была настроена разрешать этот ребус за совершенной ненадобностью, и потому она снова повернулась к Маргарите Николаевне и сказала:

— Его зовут Глеб. И он не вариант.

— Зачем тогда привела? — опешила мать. — Назло?

— В смысле?

— Если не вариант — зачем?

— Аааа, — рассмеялась Ксения. — А вам только варианты? Чтобы рассматривать? Согласовывать, утверждать. Подойдет — не подойдет. Он — не вариант! Он подойдет.

— Ксюша, пожалуйста, ну что ты такое говоришь? Зачем?

— Прости. Идем. Гостей уже, кажется, больше, чем вы приглашали. А то еще отца уведут, — рассмеялась Ксения и чмокнула мать в щеку.

Та только всхлипнула и приобняла дочь за плечи.

— Не уведут. Тридцать пять лет не увели, а сейчас куда? Только не злись. Дениса нет, ты обижаешься. Я больше не буду, правда.

— Я тоже больше не буду, — и, подхватив Маргариту Николаевну под руку, она потащила ее в зал.

Мать позволила довести себя до стола, иногда оборачиваясь на приветствия и комплименты других гостей. Что-что, а блистать она любила. Видимо, сказалось не сложившееся. Когда-то могла сделать карьеру пианистки, если бы не посвятила себя мужу, главному экономисту крупного завода, и двоим детям, которых беззаветно любила. И все, что ей оставалось, — учить других играть на пианино. Но не воплотившееся прорывалось. До сих пор.