Ухо к земле - [10]

— Что ты сказал?

— Я сказал — кого ты дурачишь? — повторил Джонни и засмеялся.

— Ох, как я тебя ненавижу!

— Все тот же старый, избитый диалог. Поменьше смотри телевизор.

Она убежала к себе в спальню и хлопнула дверью.

На следующий вечер Марта и Генри сидели на террасе и ждали. К половине одиннадцатого напряжение достигло предела. Генри так часто затягивался сигарой, что она горела неравномерно. Марта жевала ножку индейки, время от времени откладывая ее, чтобы вытереть пальцы бумажной салфеткой.

— Перестань поминутно смотреть на часы, — резко сказал Генри, только что сам смотревший на свои. — Это действует мне на нервы.

— На твои нервы? А как насчет моих?

— Хорошо, Марта, незачем паниковать. — Генри и сам сдерживал расшалившиеся нервы. — С их ухода прошло всего два с половиной часа.

— Что, если они попались? — Марта подалась вперед, жестикулируя обглоданной ножкой индейки. — Этот Джонни! Он может заговорить, вот чего я боюсь. Он меня ненавидит.

Генри с отвращением посмотрел на тлеющую с одного бока сигару и раздавил ее в большой пепельнице.

— Ты понапрасну себя взвинчиваешь, — сказал он, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Может быть, у него вышла какая-нибудь заминка с замком.

— Но ведь Эйб говорил, что ему любой замок нипочем!

— Ну, ты же знаешь Эйба...

Марта впилась зубами в сочное темное мясо и стала жевать, уставившись невидящим взглядом на огни внизу.

— Генри, я не хочу опять идти в тюрьму, — сказала она наконец. — Я просто не могу. Я лучше отравлюсь.

— Не надо так говорить. — Генри помолчал, вспоминая пятнадцать лет, проведенные в камере: опыт, который он твердо решил не повторять. Отравиться? Что ж, почему бы нет? Ему уже 68. В иные моменты он с удовольствием думал о смерти. Он понимал, что ходит по самому краю. Если бы не Марта, бог знает, чем бы он теперь занимался... уж наверняка не сидел бы сейчас на этой террасе после превосходного ужина, любуясь прекрасным видом и потягивая хороший бренди. Это будет его последнее дело. Генри сознавал, что ставки в игре велики. У него все в порядке, здоровье вполне приличное. Если он разживется деньгами и ускользнет от полиции, можно будет поселиться в двухкомнатной квартире в Ницце. В молодости он неплохо поработал в Монте-Карло и окрестностях. Он всегда собирался осесть в Ницце, когда уйдет на покой. Но если выйдет осечка — что вполне вероятно — лучше покончить счеты с жизнью. Его прошлое и масштабы затеянного ими дела послужат на суде отягчающими обстоятельствами, и его посадят минимум на десять лет. Это означало, что он так и умрет в камере. Марта не глупа. Она правильно решила. Лучший выход — отравиться.

— Но раз уж я про это заговорила, то повторяю: живой они меня не возьмут.

— Все будет хорошо, Марта! Ты просто взвинчиваешь себя. — Генри жалел, что у него нет уверенности в собственных словах. Он замолчал, достал новую сигару и тщательно ее раскурил. — У тебя есть какие-нибудь таблетки... или что там?

Глядя ему в глаза, Марта кивнула.

— Да.

Генри закинул ногу на ногу и спросил, немного поколебавшись:

— А лишняя найдется?

— Да, Генри.

— Они нам не понадобятся, но в любой драке меч лучше палки.

Они не слышали, как подъехала машина, и поэтому их застало врасплох появление на террасе Джильды и Джонни. Обернувшись, они с напряженным ожиданием уставились на вошедших.

Джильда бросилась в кресло и стала поправлять непослушными руками рассыпавшиеся по плечам волосы. Джонни приблизился к Марте.

— Вот. — Он положил на стол четыре листа копий. — Это было нелегко.

Марта бросила недоеденную ножку обратно в тарелку. Подняв голову, она посмотрела на жесткое, бесстрастное лицо Джонни.

— Были затруднения?

— Кое-какие... ничего серьезного. Смотритель оказался не таким уж лентяем. Чуть не накрыл нас, но пронесло. В общем, дело сделано. Получайте!

— Ты в самом деле уверен, что все сойдет гладко? — настойчиво спросила Марта.

— Он просто чудо! — проговорила Джильда охрипшим голосом. — Открыл все замки и снова закрыл. На картотечный шкаф у него ушло восемьдесят минут, и я буквально на стенку лезла. А он — хоть бы что. И когда мы достали папки и все скопировали, он еще полчаса его запирал.

— Тихо! — сказал Джонни. — Дело сделано, и точка. Я пошел купаться.

Он спустился по лестнице на пляж.

— Я говорил тебе, Марта, — сказал Генри. — Он — молодец.

— Вы даже не представляете какой, — подхватила Джильда. — Это было похоже на волшебство. Как он открывал дверцы... как стоял больше часа на коленях, ковыряя этот замок, уговаривая его, будто женщину... так нежно... так... я в жизни не видела ничего подобного, и когда замок поддался, как может поддаться женщина, он застонал, словно... ну, вы понимаете... — Джильда, покраснела, оборвала себя и встала.

— Выпей, — мягко сказал Генри. — Дай я тебе что-нибудь налью.

Джильда не слышала. Она подошла к перилам и, наклонясь, следила за Джонни, заплывшем далеко в море.

Двое обменялись взглядами, затем Марта вытерла пальцы бумажной салфеткой и взяла копии.

Все пережитое за вечер — взлом входной двери, тот момент, когда они едва не наткнулись на смотрителя, зачем-то полезшего на второй этаж, долгое напряженное ожидание, пока Джонни бился над замком, и, наконец, победа — все это теперь сказалось, и Джильду охватила слабость, она прошла к себе в спальню, разделась и приняла холодный душ. Ночь была жаркая, ярко сияла луна. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стояла духота. Джильда легла на постель голая, скрестив лодыжки и закинув руки за голову. Долго лежала она так, глядя на луну и мысленно заново переживая события прошедшего вечера, в особенности тот жуткий миг, когда Джонни схватил ее за руку и потянул в темному, а мимо прошел служитель.