Я постучал в дверь, и она подалась, ибо не была заперта. Я вошел и огляделся. Студия своим высоким потолком и приглушенным светом напоминала сарай. Высокое окно выходило на север и было завешено плотной материей, из которой шьют монашеские сутаны. Поэтому утренний свет не мог проникнуть в комнату. Я нашел рядом с дверью выключатель и включил свет. Несколько люминесцентных ламп, висящих на стропилах, заморгали и загорелись сине-белым огнем.
Этот безжалостный свет осветил странную женщину. Всего лишь набросок, нарисованный углем на мольберте, но мне стало не по себе. Она сидела на стуле в свободной позе. Обнаженное тело, стройное, округлое, на него было приятно смотреть. Лицо же оказалось ужасным, ибо то был мужчина. Пушистые брови почти скрывали глаза. Отвисшие, как у моржа, усы обрамляли рот, а густая борода прикрывала грудь.
Дверь скрипнула. В дверях появилась медсестра в белой накрахмаленной форме. Лицо ее, казалось, тоже было немного подкрахмалено, хотя не настолько, чтобы окончательно испортить его прелестные черты. Черные волосы гладко зачесаны назад.
— Можно спросить, что вы здесь делаете?
— Можно. Мне нужен мистер Вестерн.
— Что вы говорите? А вы не искали его за картинами?
— Он проводит здесь много времени?
— Нет. И вот еще что. Он не принимает в студии посетителей, когда сам отсутствует.
— Извините. Дверь была открыта, и я вошел.
— А теперь можете выйти.
— Подождите минуточку. А Хью не болен?
Она посмотрела на свою белую форму и отрицательно покачала головой.
— Вы его друг? — спросил я.
— Стараюсь им быть, — сказала она, слабо улыбаясь. — Но это не так-то просто. Я его сестра.
— Та сестра, о которой он все время рассказывает?
— У него всего одна сестра.
Я стал рыться в своих военных воспоминаниях.
— Мэри. Ее звали Мэри.
— Меня все еще зовут Мэри. А вы его друг?
— Думаю, что да. Во всяком случае, я был его другом.
— Когда? — Вопрос был задан резко. Я понял, что она не одобряет друзей Хью, вернее, некоторых из них.
— На Филиппинах. Он был в моей группе военным художником. Кстати, моя фамилия Арчер. Лью Арчер.
— А, понятно.
Ее неодобрение ко мне не относилось. Пока. Она протянула мне руку. Рука была прохладной и твердой, что соответствовало ее прямому и спокойному взгляду. Я сказал:
— По рассказам Хью у меня сложилось другое представление о вас. Я думал, что вы еще школьница.
— Это было четыре года назад, не забывайте. За четыре года человек может вырасти, ведь так?
Для своего возраста она была слишком серьезной девушкой. Я сменил тему.
— В газетах Лос-Анджелеса была реклама о его выставке. Я сейчас еду в Сан-Франциско и решил по пути остановиться здесь, чтобы с ним повидаться.
— Он будет рад вас видеть, я в этом уверена. Пойду разбужу его. Он долго сидит вечерами и поздно встает. Садитесь, мистер Арчер.
Все это время я стоял, закрывая спиной бородатую голую девицу на холсте. Когда я отошел в сторону, девушка увидела набросок, но и бровью не повела.
— Ну и что же будет дальше? — только и сказала она. Но я задумался, что же произошло с чувством юмора моего друга. Стал оглядывать комнату, чтобы найти объяснение этому ужасному наброску.
Это была типичная рабочая студия художника. Столы и скамейки завалены разными принадлежностями, необходимыми для художника: палитры и измазанные краской кусочки стекла, картонки для эскизов и дощечки для снятия лишней краски, многочисленные разноцветные тюбики. Картины разнообразных размеров, только начатые или почти законченные, висели или стояли на полу у стен, обтянутых мешковиной. Некоторые из них казались мне странными и непонятными, но все же не до такой степени, как эскиз на мольберте.
Кроме картин, в комнате была еще одна странная вещь — на деревянном косяке двери, на уровне глаз, были глубокие круглые углубления. Они выглядели так, будто какой-то сверхчеловек ударил несколько раз своим огромным кулаком. Таких выбоин было четыре.
— Хью нет в его комнате, — сказала девушка, появившись в дверях. Голос ее был до странности невыразительным.
— Возможно, он рано проснулся...
— Его кровать не тронута. Он не ночевал дома...
— Не стоит волноваться. Ведь он взрослый человек.
— Это верно. Но он не всегда ведет себя, как подобает взрослому, — говорила она спокойно, но чувствовалось: ее что-то волнует. Я не мог понять, страх это или гнев. — Он на двенадцать лет старше меня, но все еще ребенок, стареющий ребенок.
— Понимаю, что вы имеете в виду. Я был какое-то время его неофициальным наставником. Он гений или почти гений, но кто-то должен за ним следить, чтобы он не промок под дождем или что-то в этом роде.
— Спасибо, что вы сказали мне это. А то я не знала раньше.
— Не злитесь на меня.
— Извините. Просто я немного расстроена.
— Он доставляет вам много неприятностей?
— Да нет. Не очень. Во всяком случае, в последнее время. Он немного пришел в себя с тех пор, как обручился с Элис. Но у него все же остались очень странные друзья. Он с закрытыми глазами может сказать, подлинный это Ван Гог или нет. Но в людях не разбирается.
— Надеюсь, эти ваши высказывания ко мне не относятся? Или же я должен представить вам рекомендательные письма?
