Ухо, горло, нож. Монолог одной вагины - [28]

— Если Юдифь смогла дать Олоферну, а ты себе представляешь, как выглядел Олоферн, то и я могу дать Виктору.

Олоферн. Олоферн?! Олоферн!!! Может, вы знаете, как выглядел Олоферн? Может быть, вы не болтались в парке во время уроков, когда учительница Мара рассказывала про эту курву Юдифь и ёбаря Олоферна. Вы-то, может, и нет. А вот я — да. У меня как-то не хватает духу признаваться, когда я чего-то не знаю. Мне неловко. У всех, кто меня окружает, высшее образование. И у Кики, и у Бориса, и у Мики, и у Эллы, все они всё знают о Юдифи и Олоферне, вот мне и неловко.

— Но правда, — сказала Элла, — Юдифь принесла себя в жертву, чтобы спасти свой народ, весь народ, а не одного мужчину; она потрахалась с Олоферном и отрезала ему голову ради спасения всего народа, но кому какое дело, я…

Тут я здорово струхнула, можно сказать, просто обосралась.

— Ты собираешься отрезать Виктору голову… ты что…

— Да нет, — сказала Элла, — я собираюсь с ним трахнуться, или дать ему меня вылизать, или отсосать ему! Я не желаю смотреть, как мертвый Борис лежит на каменном столе.

На экране опять реклама. Мобильники. Эскимосы дрочат мобильники, посылают сообщения бог знает кому, а старая эскимоска скалится на мобильник как сумасшедшая, которой показали куклу без головы. Меня ошеломляет развитие телефонии. Во время прошлой войны мы с Кики ездили в Илирскую Бистрицу делать шопинг. Там все было дешевле. Теперь мы ездим в ашан. По субботам. Знаете этот маленький маркет в Бистрице, рядом с почтой? Не знаете. Не знаете даже, где Илирская Бистрица?! ОК. Рядом с шоссе небольшой маркет, а рядом с маркетом почта. Я ненавижу маркеты, и минимаркеты, и мегамаркеты. Я в них захожу только в случае крайней необходимости. Что Кики купит, то и хорошо. Все-таки в ашан я с ним иногда езжу. Чтобы он не оказался там единственным мужчиной без жены. В маленький маркет в Бистрице я никогда не заходила. А на почту заходила. Тогда из Хорватии нельзя было позвонить в Сербию. А из Словении можно. За три или четыре марки в минуту. Прикиньте, каково! Все наши городские сербы ездили в Илирскую Бистрицу, а там прямиком на почту. Перед телефонными кабинами ждать приходилось часами. В кабину втискивались целыми семьями. Мама, папа, дети. И кто-то один крутил, и крутил, и крутил диск. Когда дозванивались, передавали друг другу трубку. «Это ты, Васааа? Как там у вас? Аааа… Слышишь меня?.. Жарко, это Жарко говорит… Жарко!.. У нас все хорошо, передаю трубку Данице». «Это Даница, Даницааа, у нас все в порядке, я получила хорватский паспорт… вчера, нет, папе не дали… и брату тоже… вот тебе Саша…» «Да жив я, жив, сейчас дам вам папу». Связь часто прерывалась. Те, кто был в кабине, кричали в мертвую трубку, не понимая, в чем дело, но зато те, кто стоял перед дверью снаружи, понимали. Та кучка людей, которые были в очереди следующими, немного приближалась к стеклу кабины. Не агрессивно, не нервозно. Медленно. Так, чтобы те, кто в кабине, увидели, что они, снаружи, знают, что связь оборвалась и что теперь их черед попытать счастья. А те, из кабины, выбирались наружу и довольные и одновременно приунывшие. А что они с нами делали?!! Я на той почте была раз сто. Никто ни разу не повысил голоса. Сербы вытирали ноги о половик, складывали зонты, никогда после разговора не проверяли счет. Почтовые служащие мерили их ледяными взглядами и всегда закрывали дверь ровно в семь часов. Пусть даже в очереди ждет сто человек. Всегда ровно в семь. Кому звонила я? Прерывалась ли связь у меня? Ну что вы за гады такие! Злобные гады! Да никому я не звонила! Поэтому я туда и приходила! Доказать самой себе, что там, вдалеке, у меня никого нет! Что это у кого-то другого там, по ту сторону, есть Васа и вся его родня. Что это они сербы, а не я. У меня в голове все время вертелось, что меня сделал гребаный Живко Бабич и что быть сербом это не состояние духа, а биология! Я знала это! Сербство можно доказать. Если твою мать трахнул Живко, то просто нужно взять у него ДНК, сдать свою ДНК, и если они совпадут, можешь зайти в кабину и орать «алло, алло»… Разумеется, можно пердеть во все стороны, что ты хорват до мозга костей, никто не запрещает, можно пиздеть, что ты дышишь по-хорватски, что все, что у тебя есть, — здесь, что там ты вообще никогда не был, что ты не собирался заходить в кабину, что ты не пойдешь в кабину, что кабина и так битком набита, что связи нет, что… Да ни хрена! Это не аргумент! Это интерпретация. Субъективное впечатление. Как малыш Йово представляет себе хорвата. А что этот малыш Йово знает? Малыш Йово ничего не знает. Этот мой взгляд в сторону кабины в Илирской Бистрице — флешбэк[29]? Это я флешбэкую??!! Что, это я сейчас перескочила на флешбэки?! Кто может следить за ходом моих мыслей?! Проклятые флешбэки. Вы когда-нибудь о них думали? Вспомните-ка ту коробку. Какую такую коробку? Коробку, дверную коробку. Я вам рассказывала, как наши тогда кокнули девочку и старуху из-за коробки. А что они с нами делали?!! Вы думаете, у того типа, который погрузил коробку на грузовик, будут флешбэки? Думаете, его будет прожигать насквозь взгляд девочки за секунду до того, как пуля разнесла ей голову? Или ему не даст спать видение окровавленного седого затылка старухи?! Пуля настигла ее, когда она что-то засовывала в печку. Вы думаете, что, когда тот тип будет проходить через укрепленную в этой коробке входную дверь своего дома на самом берегу моря или, может, немного подальше, ему каждый раз вместо лика Богородицы будут являться остекленевшие мертвые глаза, рот, из которого на тощий подбородок стекает тоненькая как нитка струйка слюны? Или мертвая девочка, которая улыбается кровавой улыбкой? Бабушка и малышка будут являться этим типам и в флеше, и в бэке?!