Ухищрения и вожделения - [16]

Эми печатала адреса на конвертах: надо было разослать последние экземпляры бюллетеня. Уже готова была целая пачка, и он принялся складывать листки и заклеивать конверты. Работа была не из легких: Нийл экономил на размерах и качестве бумаги, и конверты грозили вот-вот лопнуть. В списке адресатов значилось двести пятьдесят имен, из них лишь незначительное меньшинство активно поддерживало НПА. В большинстве своем участники движения не считали нужным платить членские взносы, и многие экземпляры бюллетеня часто отправлялись наугад, без запроса, в местные органы власти, общественные организации, фирмы и промышленные предприятия в районе Ларксокена и Сайзвелла. Нийлу хотелось бы знать, сколько экземпляров из этих двухсот пятидесяти будут и в самом деле прочитаны. И вдруг с горечью и отчаянием он подумал, во сколько же ему обойдется даже это небольшое мероприятие. Кроме того, бюллетень в этом месяце вышел не очень-то удачным. Перечитав один из экземпляров перед тем, как вложить его в конверт, Нийл пришел к выводу, что текст плохо организован и не имеет четкого сюжета. Сейчас главной целью было опровергнуть все шире распространявшееся утверждение, что при использовании ядерной энергии можно избежать парникового эффекта и она не принесет никакого вреда окружающей среде. Но путаные идеи и предложения — вроде того, чтобы перейти на использование энергии солнца или заменить обычные электролампочки такими, которые потребляют на семьдесят пять процентов меньше электроэнергии, — казались наивными и малоубедительными. В своей статье он утверждал, что электроэнергия, производимая атомными электростанциями, не сможет на самом деле заменить такие энергоносители, как нефть и уголь, если все государства мира не начнут строить по шестнадцать новых реакторов в неделю в течение пяти лет, начиная с 1995 года. Такая программа практически неосуществима, а если и осуществится, то ядерная опасность возрастет в непереносимой прогрессии. Но все его статистические данные, как и все приводимые им цифры, были собраны из разных источников: им не хватало достоверности, они не убеждали. Все, что он писал, казалось ему чужим, словно выходило не из-под его пера. Остальная часть бюллетеня была заполнена мешаниной пугающих историй о нарушенных обещаниях безопасности, о сокрытии фактов превышения уровня радиационного фона, о сомнениях, вызываемых использованием устаревших АЭС типа «Магнокс» и нерешенными проблемами складирования и транспортировки ядерных отходов. Обо всем этом он писал уже много раз. Что же касается проблемы складирования и транспортировки ядерных отходов, ему пришлось немало потрудиться, чтобы найти одно-два хоть сколько-нибудь разумных письма для раздела «Письма читателей»: иногда ему казалось, что все психи северо-западного Норфолка читают бюллетень НПА. Но больше никто.

Эми сражалась с западающими клавишами пишущей машинки. Она сказала:

— Нийл, эта проклятая машинка ни к черту не годится. Было бы куда быстрей писать адреса от руки.

— Ну, она же стала гораздо лучше работать теперь, когда ты ее почистила. И новая лента смотрится отлично.

— Все равно ни черта не выходит. Почему ты не купишь новую? В конце концов, это сэкономит тебе кучу времени.

— Не могу.

— Не можешь купить новую машинку и думаешь, что можешь спасти весь мир?

— Чтобы спасти мир, вовсе не нужно ничего иметь. Иисус Христос ничего не имел: ни дома, ни денег, ни собственности.

— Мне помнится, когда я впервые здесь появилась, ты говорил, что ты неверующий.

Его всегда удивляло, что Эми, которая, казалось, не обращает на него никакого внимания, всегда могла напомнить ему, что он говорил несколько месяцев тому назад. Он ответил:

— Я не верю, что Христос был Богом. Я вообще не верю, что Бог есть. Но я верю в то, чему Он учил.

— Ну, если Он не был Богом, я не вижу, почему надо верить в то, чему Он учил. Правда, я не очень-то помню чему, только что надо подставлять другую щеку. А вот уж в это я никак не верю. То есть я хочу сказать, это бессмыслица какая-то. Если кто-то даст тебе по левой щеке, дай ему по правой, только посильнее. Ну я, конечно, знаю, что Его распяли на кресте, так что все это не очень-то пошло Ему на пользу. Вот тебе, пожалуйста, — подставляй другую щеку.

Нийл сказал:

— У меня тут где-то Библия есть. Ты могла бы почитать о Нем, если есть охота. Начни с Евангелия от Марка.

— Нет уж, спасибо огромное. Мне и в приюте этого с избытком хватало.

— В каком приюте?

— В обыкновенном. Перед тем как Тимми родился.

— И долго ты там жила?

— Две недели. Ровно на две недели дольше, чем надо. А потом сбежала и нашла пустующий дом.

— Где это?

— В Айлингтоне, Кэмдене, на Кингс-Кросс, в Сток-Ньюингтоне.^[12] А тебе не все равно? Я ведь теперь здесь, верно?

— Верно, Эми.

Погруженный в свои мысли, Нийл не заметил, что перестал вкладывать бюллетень в конверты.

Эми сказала:

— Слушай, если ты не хочешь тут помогать, пойди-ка смени прокладку у крана, он уже сколько недель течет. И Тимми постоянно шлепается в грязь.

— Хорошо, — согласился он. — Сейчас поменяю.

Нийл снял ящик с инструментами со шкафа — его убирали туда, чтобы Тимми не мог дотянуться. Хорошо было выйти из фургона на воздух. В последние недели Нийлу все чаще казалось, что в захламленном фургоне его душит клаустрофобия. Выйдя наружу, он наклонился над решетчатым манежем, в котором, словно в клетке, возился Тимми. Вместе с Эми они собрали на пляже камушки покрупнее, отыскивая те, что с дыркой посередине, и Нийл нанизал их на крепкую бечевку. Потом он привесил их вдоль одной из боковин манежа, и Тимми часами с восторгом играл камушками, то гремя ими о решетку, то постукивая их друг о друга, а то пытаясь затащить какой-нибудь в рот. Иногда он беседовал с каким-нибудь из них, произнося бесконечные назидательные речи на своем собственном языке и время от времени издавая торжествующие вопли. Опустившись на колени и взявшись руками за прутья, Нийл потерся носом о носик Тимми, и малыш наградил его широкой улыбкой, отозвавшейся в сердце Нийла нежностью и болью. Мальчик очень походил на мать: та же круглая головка на нежной шейке, такой же прекрасной формы рот. Только глаза были совсем другие — широко расставленные, большие и круглые, ярко-голубые, они сияли под прямыми пушистыми бровями, которые почему-то напоминали Нийлу светлых пушистых гусениц. Нежность, которую пробуждал в его душе малыш, была столь же, хоть и по-иному, велика, как и нежность, которую Нийл испытывал к матери Тимми. И он не мог теперь себе представить жизнь на мысу без них обоих.