Уголовное дело Бориса Савинкова - [42]

Вышеуказанные обстоятельства, возможно, и послужили причиной самоубийства.

Пузицкий Сергей Васильевич, член ВКП(б), помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ

9 мая 1925 г., г. Москва

Показания снял Фельдман

Показание В.И. Сперанского по делу о самоубийстве срочного заключенного Бориса Савинкова

6 мая, когда я был в камере у Бориса Савинкова, он говорил мне, что послал заявление на имя начальника КРО Артузова с просьбой дать категорический ответ, будут ли его годы держать в тюрьме или же освободят и дадут возможность работать. Савинков на этот раз, как и вообще последние недели, произвел на меня впечатление крайне нервничавшего, пессимистически настроенного человека и неоднократно повторял, что для него лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме. В тот же день он сказал мне, что пишет заявление Ф.Э. Дзержинскому, где ставит определенно вопрос о своем освобождении из тюрьмы. При этом он обратился ко мне с просьбой передать это заявление т. Пузицкому и прибавил: «Я отношусь к Артузову с уважением, к Пузицкому с уважением и симпатией, а к Вам, Валентин Иванович, по-товарищески…»

7 мая утром я заходил к Савинкову в камеру и взял от него заявление на имя Ф.Э. Дзержинского, которое я передал т. Пузицкому. Савинков просил меня вывезти его за город в тот же день. Просьбу его о вывозе за город я передал т. Пузицкому.

В 20 часов 7 мая по служебной записке т. Пузицкого я получил из внутренней тюрьмы Савинкова для поездки с ним за город и доставил его в комнату № 192, где уже находились т. Пузицкий и уполномоченный КРО т. Сыроежкин.

В 20 часов 20 минут Савинков на автомобиле в сопровождении т. Пузицкого, т. Сыроежкина и меня выехал за город в Царицыно.

Савинков, сидевший на автомобиле между т. Пузицким и мною, чрезмерно почему-то в этот день нервничал, непрестанно закуривал и бросал папиросы, на что т. Пузицкий обратил внимание и спросил его, почему он так нервничает.

Доехав до Царицына и пробыв там некоторое время, в 22 ч. 30 м. мы поехали обратно в Москву. Между прочим, когда мы шли по шоссе в Царицыно, Савинков взял меня под руку и так шел со мной. Это меня, помню, удивило, так как раньше он меня никогда под руку не брал, и я это объяснил его нервозностью в тот вечер и «товарищеским» отнощением ко мне.

В Москву мы приехали в 23 часа и вместе с Савинковым вошли в комнату № 192, в ожидании прибытия конвоя из внутренней тюрьмы.

У меня очень разболелась голова, и я прилег на диван.

В комнате были Савинков, т. Сыроежкин и т. Пузицкий, последний из комнаты на некоторое время выходил. Савинков сидел около меня и говорил что-то о своей первой вологодской ссылке, ходил по комнате, подходил к открытому окну и глубоко вдыхал воздух, говоря, что в камере так душно и так приятно вдохнуть в себя не камерный воздух. Я взглянул на свои часы — было часа 20 минут, и в этот самый момент около окна послышался какой-то шум, что-то очень быстро мелькнуло в окне, я вскочил с дивана, и в это время из двора послышался как бы выстрел. Передо мной мелькнуло побледневшее лицо т. Пузицкого и несколько растерянное лицо т. Сыроежкина, стоявшего у самого окна, т. Пузицкий крикнул: «Он выбросился из окна… надо скорее тревогу…» — и с этими словами выбежал из комнаты. Т. Сыроежкин тоже выбежал, и я остался в комнате один.

Прыжок Савинкова в окно был так неожиданен и быстр, что в первые минуты невозможно было осознать произошедшего.

При встречах моих с Савинковым в апреле и мае он почти каждый раз говорил мне, что тюремное заключение для него «совершенно не приемлемо и психологически и физически» и что он лучше разобьет голову о стену, а сидеть не будет. Приняв эти слова за шутку, я, помню, как-то раз ему сказал: «У Вас, Борис Викторович, камера настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбега и головы не разбить», на что он сказал: «Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток».

Со второй половины апреля Савинков как-то совершенно «пал духом», говорил, что он изверился в возможности своего освобождения, очень часто просил о вывозе его за город «посмотреть на весенние деревья» и раза три просил меня передать т. Пузицкому его просьбу о переводе в камеру без решеток. Как теперь я думаю, мысль о самоубийстве зародилась у Савинкова давно, но он все надеялся, что его освободят. В конце апреля — начале мая он пришел к заключению, что его не освободят, и искал наиболее верного способа покончить с собой.

Сперанский

Показания снял Фельдман 10 мая 25 г. г. Москва

Заключение В.Д. Фельдмана по факту самоубийства Б.В. Савинкова

7 мая в 23 ч. 30 м. осужденный Военной коллегией Верхсуда СССР Борис Савинков покончил жизнь самоубийством посредством прыжка из окна комнаты № 192, находящейся в ОГПУ, Лубянка, 2, на высоте 5-го этажа здания (окна в асфальтовый двор).

Произведенным расследованием обстоятельств, при которых Б. Савинков произвел этот акт, установлено:

Б. Савинков был доставлен в комнату № 192, упомянутую выше, с прогулки, которую он совершил в сопровождении сотрудников КРО т. т. Пузицкого и Сыроежкина, а также в сопровождении т. Сперанского. Эти же лица находились с Б. Савинковым и в комнате № 192, ожидая все вместе вызванных из внутренней тюрьмы конвоиров, коим сопровождающие Савинкова лица должны были сдать его, Савинкова, для водворения в камеру внутренней тюрьмы, где он содержался под стражей. Ввиду теплого времени года окна комнаты № 192 были открыты. Находящиеся в комнате вели мирную беседу. Савинков подходил к окну, дышал свежим воздухом и возвращался обратно. Тов. Пузицкий на минуту отлучился из комнаты за водой для питья. Сыроежкин в это время стоял у стола письменного комнаты, расположенного рядом с тем окном, в которое выбросился Савинков. Сперанский полулежал на диване, находящемся у противоположной от окна стенке с левой стороны. Савинков сидел за круглым столиком против Сперанского.